— Я же тебе верю, чудак...
— Пятерку влепят, — хмуро сказал Илья. — А может, трояк?
— Будем надеяться на лучшее. Адвоката сам тебе найду. А сейчас — работай. Вот еще прокурора мне уломать...
— Да, Матвей Иваныч! — с жаром сказал Илья. — Любую работу. Чтоб в руках ее подержать.
— Эх, Илья, Илья... Ты вот что. Ты с матерью поласковей.
Вовка потянул Витю за рукав. Присели, и уже нельзя было разобрать, о чем говорят в председательском кабинете.
— Мама заругается, — прошептал Вовка, — здесь она где-то.
Правление колхоза «Авангард» стояло на пригорке, и мальчики видели всю деревню, сейчас неясную, поглощенную сумерками. На Птахе, у дебаркадера, покачивался ярко освещенный катер, и от него долетала, заглушенная расстоянием, веселая музыка.
И тут они увидели милицейский мотоцикл с коляской, в котором дремал милиционер Миша.
— Чего это он? — удивился Витя.
— Чего... — хмуро сказал Вовка. — Илью сторожит. Он же у них в милиции... это, содержится. Комната там есть. Для этих... — Вовка опустил голову. — Для преступников... Пошли!
Медленно шли по пыльной теплой дороге.
— Хороший у меня брат! — с вызовом сказал Вовка.
— Хороший, — сказал Витя. — А кто такая Аня?
— Невестой Ильи была. — Вовка опять нахмурился. — Вышла за Юрку Захарина. Тракторист. Ничего парень. Только Илья его — одной ручкой. А Анька... Могла бы и еще два года подождать.
Витя не знал, что на это ответить.
— Я пошел маму искать, — возбужденно сказал Вовка. — А ты?
— Я домой.
Когда он шел мимо сарая, то увидел, что бабушка Нюра доила Зорьку.
«Проверим», — подумал Витя и заглянул в дверь. В сарае горела тусклая лампочка, и из-за широкой спины коровы Витя увидел ласточкино гнездо, которое лепилось в углу; рядом висел хомут и дуга, покрашенные потускневшей красной краской. Чудеса, да и только!
Дома его ждали папа и мама с подозрительно напряженными лицами.
— Долгонько гуляешь, сын, — бодро сказал папа.
Мама сердито — показалось Вите? — поставила на стол сковородку с макаронами и мясом. Ужин проходил в молчании.
— Совсем ты уже стал взрослым, — сказала папа. — И столько всяких событий.
Мама отодвинула тарелку, и щеки ее порозовели.
— Есть еще одна новость, не очень радостная, — продолжал папа. — Скажи, ты давно получил последнее письмо от Зои?
— Давно, — сказал Витя, и сердце его прыгнуло. — Что с ней случилось?
— С ней ничего не случилось, почему-то раздраженно сказала мама.
— Понимаешь, Витя... — Папа прямо посмотрел в Витины глаза, и взгляд его был суровым. — Арестовали отца Зои, Владимира Петровича.
— Арестовали? За что? — Витя мгновенно вспомнил день рождения Зои, зануду Люську...
— Еще ничего не известно. Что-то нашла ревизия в его фирме. Оказывается, уже несколько месяцев назад там кого-то арестовали. И вот... Владимира Петровича вызвали с юга, все они вернулись домой, так что Зоя сейчас в городе.
— Она знает? — спросил Витя.
— Конечно. И представляешь, каково ей? Надо, сын, написать Зое письмо, дружеское, ободряющее. Ведь она-то, как ты понимаешь, ни в чем не виновата.
— Я не понимаю, — раздраженно сказала мама, — зачем такая спешка? Им сейчас не до писем.
— Ты еще поймешь, Лида, — очень тихо и очень спокойно сказал папа, и Витя понял, что у них уже был разговор обо всем этом.
«Мама не хочет, чтобы я писал письмо Зое? Но почему?»
— Папа!.. Я... я не понимаю. Владимир Петрович, как ты, был солдатом, воевал с фашистами.
— Трудное это дело, сын, быть настоящим человеком. — Папа задумался. — Это, знаешь, как экзамен. И длится он всю жизнь. Легко сорваться, разменять свою честь на пустяки, на побрякушки. А за счастье, за его предел, принять холодильник и «Москвич» последней марки. Подумай, Витя, разве, например, Матвей Иванович о таком счастье думает?
— Нет, папа...
— Конечно, нет! — И папа внимательно взглянул на маму; мама мыла посуду, стараясь не греметь, и ни на кого не смотрела. — Слов нет, — опять заговорил папа, — хорошо иметь холодильник... Ну, «Юрюзань», а «Москвич» — так совсем здорово. Только к ним еще для счастья надо что-то прибавить, самое главное.
— Что прибавить? — спросил Витя и даже подался вперед.
— Вот ты об этом и думай. Сам. А поймешь, что еще надо, скажи себе: «Эврика!» — что, да будет тебе известно, означает по-латыни «Нашел!». Да! — Папа азартно потер руки. — Через несколько дней в нашем колхозе начинается сенокос. Звали желающих на помощь. Людей у них не хватает. Я думаю, мы всей дружной семьей, а?
— С какой стати? — громко сказала мама, и по ее лицу пошли розовые пятна. — Я приехала сюда отдыхать, а не... — В голосе ее послышались слезы. — И вообще... вообще... Мне надоели твои причуды!