Я думаю, что и в Чечне российская армия была также не подготовлена в своем оснащении. И я говорю не только о военной неподготовленности, но и о чудовищной моральной неготовности. Ведь часто солдатам, которых отправляли в Афганистан и Чечню, до последнего момента не сообщали о том, куда их везут.
- Эта бесконечная ложь на государственном уровне опустошает людей, ставит их в оппозицию по отношению к государству.
- Эта бесконечная ложь еще и позорит нас на весь мир.
- Как вы думаете, возможно ли примирение с Чечней, смогут ли наши солдаты, которые были свидетелями чеченских жестокостей, и чеченцы, испытавшие на себе ужас этой войны, перестать считать друг друга врагами, понять, что виноваты - правители, а не народы?
- Думаю, что со временем примирение возможно, но - в достаточно далеком будущем, когда вообще воевавшие поколения станут стариками или - когда придут новые поколения. Но это может произойти не в ближайшем будущем, потому что, во-первых, есть восточная ментальность - не прощать убийцам родственников, а во-вторых, сами русские много пережили: матери никогда не забудут о потерянных сыновьях и искалеченные люди останутся навсегда со своей травмой. Чечня - это, конечно, величайшая драма. Часто сравнивают исход войн в Афганистане и Чечне с тем поражением, которое потерпели американцы во Вьетнаме. Но нельзя забывать, что Америка воевала за тысячи километров от своих границ, а мы с Афганистаном имеем общую границу, а Чечня - веками в составе России.
- Была ли возможность решить конфликт с Чечней политическими средствами?
- Надо было во что бы то ни стало, при всех дудаевских требованиях, найти общий язык. И это было возможно. Я уверен, что какое-то расширение прав в пределах нашего государства можно было бы дать Чечне - так, например, как дали их Татарстану.
- Но наши правители тогда не захотели даже разговаривать.
- А договориться было возможно.
- В ваших стихах есть строки: "Я призван русским языком для встречи с Божьим духом". Они говорят что-либо о вашей религиозности?
- Это все-таки метафора, но в действительности, обо всем самом главном и самом важном я могу сказать только по-русски. Отношение к Богу у меня такое: в лучшие минуты своей жизни я чувствую, что Божья сила существует, она помогает, возвышает, я даже ощущаю, что мне проще и легче дается все, чем я занимаюсь. Но бывают и минуты уныния, когда я перестаю верить в Бога. Но в состоянии веры я плодотворнее.
Честный атеист может сказать себе: человеку, чтобы возвыситься, достаточно опереться на собственные силы, - и это можно сравнить с прыжком с места. А верующий человек, чтобы нравственно возвыситься, должен "сделать разгон" в сторону Бога. Прыжок с разгона всегда выше, но одновременно, благодаря разгону, можно споткнуться и упасть, что и бывает иногда с верующими людьми. Так что для меня этот вопрос - трудный, непростой.
- Современная молодежь нигде не получает достаточных знаний о религии ни дома, ни в школе. Как вы считаете, надо ли, после 70-летних гонений на церковь, ввести снова преподавание основ религии в школах, в вузах?
- Религиозное воспитание, независимо от того, придет ли человек к атеистическому или религиозному объяснению мира, - необходимо обществу. Для честного атеиста все евангельские истины могут быть абсолютными, потому что они абсолютны по своему практическому выражению; и даже если этот человек не верит в Бога, он не может не видеть, что заповеди Христа - честные, объективные и необходимы человеку. А в более широком смысле - мы все нуждаемся в высшей нравственной инстанции, которая не зависит ни от государства, ни от общества, ни от друзей, ни от врагов - ни от кого. И такой высшей нравственной инстанцией для нас может быть только Бог.
Когда человек подражает в своей жизни другому человеку, учась жить, то он вольно или невольно пытается превзойти этого человека. Но для верующего высшее достижение - быть учеником Бога. Ему никогда в голову не придет равняться с Богом, или, тем более, превзойти его. Это имеет огромное психологическое значение: человек чувствует себя как вечный ученик в области нравственной жизни или - постигшим все нравственные истины и имеющим право сверху вниз смотреть на другого человека. И более чистого и абсолютно бескорыстного идеала, чем соотнести свои действия в жизни с Богом, - не может быть.
В широком, фундаментальном, практическом смысле для человека выгодней быть учеником Бога, чем учеником какого-то другого человека, когда невольно может прийти в голову мысль: "А может, я буду равен ему или даже - выше его". Учиться у Бога - значит стремиться к высочайшему, недостижимому идеалу, который не вызывает ни ревности, ни зависти - ничего, кроме восхищения высотой идеала и его абсолютным бескорыстием. Это очень важно.
- Мне вспоминаются ваши строки: "Верен наш святой союз с тобою, Тютчев или Пушкин". В год двухсотлетнего юбилея Пушкина хочется спросить: а что для всех нас Пушкин сегодня, в наши дни?
- Пушкин многое предвидел в будущем России. Он предвидел и знаменитую "слезу ребенка" Достоевского, когда Достоевский задает вопрос - можно ли пролить слезу ребенка, ради того, чтобы осчастливить все человечество, - и отвечает: это невозможно. А ведь в гениальном "Медном всаднике", поэме бездонной глубины, Пушкин дает именно этот ответ, здесь рассматривается цена прогресса. Несчастный Евгений умер, как бы заплатив своим счастьем за великие преобразования Петра. Петр - любимый герой Пушкина, а поэт как будто спрашивает у него: "Ты можешь переступить через труп Евгения?" И сам отвечает: "Я - не могу". Таков конечный смысл пушкинской поэмы, развитый впоследствии великим Достоевским.