Вдоль стен вестибюля протянулись строительные леса, над ними висели мощные светильники, часть из которых была погашена. Очевидно, на сегодня работы закончились. Главный зал, лишенный дверей, гляделся входом в темную пещеру. Под ногами хрустели мелкие куски штукатурки, которую забыли или не посчитали нужным вымести.
— Что, опять палочкой кидаться будешь? — хмуро поинтересовались с верхушки ближайших лесов.
— Добрый вечер, Пивз. Нет, в этот раз не буду.
— И правильно. Я все равно не стал бы ее ловить.
Шумный дух пребывал в необычайно мрачном настроении, и Снейп заметил это.
— Что-то случилось, Пивз? Где все?
— Тут все. И всё уже случилось. Совсем всё.
Вверху зашумело и стихло: похоже, полтергейст ушел в стену. Пожав плечами, Снейп двинулся дальше. Он надеялся увидеться с портретом Дамблдора, а затем спуститься в тайник Салазара, за коннект-картой. Иначе придется возвращаться сюда еще раз, а этого ему хотелось меньше всего.
Коридор впереди осветился: вероятно, там шел кто-то, держа «Люмос». Снейп замедлил шаг и оказался лицом к лицу с Минервой МакГонагалл.
Она отшатнулась, выставив перед собой палочку, но тут же взяла себя в руки и проговорила с ледяной любезностью:
— Здравствуйте, мистер Снейп. Хорошо, что вы пришли, я уже собиралась послать вам сову.
— Я пришел попрощаться с портретом Дамблдора, привидениями и полтергейстом. Ни к кому из живых у меня нет никакого дела.
— Попрощаться? Боюсь, в отношении Альбуса вам это не удастся.
— В каком смысле?
— Давайте поднимемся в директорский кабинет, сами все увидите.
Верхние этажи меньше пострадали при штурме, и сейчас здесь уже ничто не напоминало о недавнем побоище. Горгулья пропустила их без пароля и приветливо ухнула, узнав Снейпа.
Приемная ничуть не изменилась с тех пор, как он ушел отсюда десять дней назад. Все так же стрекотало и булькало на полках и столиках, по-прежнему чинно дремали в рамах портреты, вот и щеголь Блэк, как всегда эффектен на фоне драпировок... А в портрет Дамблдора словно попало «Бомбардо Максима».
Портьеры висели клочьями, шелковая обивка стены позади кресла порвалась в нескольких местах, а само кресло выглядело так, будто его драла когтями стая диких кошек. Снейп вспомнил, что после выхода из рамы портрета Морганы с осиротевшим интерьером творился похожий кошмар.
Ни в кресле, ни на какой-либо другой картине бывшего директора не было. На спинке, приколотый булавкой для галстука, виднелся лист бумаги. Знакомый четкий почерк: «Бойтесь скуки, Северус. Она хуже смерти».
— Вчера, когда мы вернулись из суда, я все пересказала Альбусу, — начала объяснять МакГонагалл. — Он сидел в своем кресле, и все выглядело, как обычно. Молча выслушал, ни о чем не спрашивал, когда я дошла до чтения Гризельдой его распоряжения — улыбнулся и кивнул... Вечером пожелал мне доброй ночи. А сегодня с утра — вот это.
— Вы подозреваете, он вышел из портрета? Но тогда на всех остальных должна быть серая пелена. Помните, как было с Морганой?
— Пелена появилась около полуночи, ее увидел Филч и разбудил меня. Ни один из портретов не мог сказать, что происходит, а спустя какое-то время она пропала сама собой. И Дамблдора никто больше не видел. — МакГонагалл с подозрением посмотрела на Снейпа: — Почему он оставил обращение именно к вам? Вы еще о чем-то с ним договаривались?
— Вероятно, он предполагал, что после суда я захочу увидеться с ним... И в его планы это не входило, судя по всему. Нет, ни о чем мы не договаривались.
— В его возрасте подобные сумасбродства — дурной тон, — наставительно заметил Финеас Блэк. — Осознающий свое высокое положение портрет ведет себя соответствующе...
— Наверное, Альбус иначе понимал свое положение, — перебила МакГонагалл. — На этом предлагаю закончить обсуждение его поступка.
Северус подошел ближе к опустевшей раме. Он сказал МакГонагалл, что явился попрощаться... Так оно и было, но прежде очень хотелось узнать у Дамблдора, что двигало им, когда он собрал двух старейшин Визенгамота, одного пожилого экзаменатора и связал их Непреложным Обетом? Почему позаботился о человеке, о котором, кажется, не заботился никогда? И ушел, не дожидаясь благодарности, оставив странное напутствие — именно ему, точно знал об ученике самое главное и понимал его, как никто другой. И если запоздали слова, у ученика все-таки остается еще одна возможность выразить свою признательность учителю.