– Не унывай, – сказал Тим, хлопая его по плечу. – В конце таких вещей всегда накатывает странная меланхолия. Ты с этим справишься.
– Да, ты прав.
Как только он вернётся в Нью-Йорк, все это станет далёким сном.
– Тебя подвезти?
– Нет, – Келли кивнул на другой конец улицы, где ожидал седан. К двери машины прислонился мужчина, куря сигарету. – У меня встреча с Марчелло. Он дарит мне очень дорогую камеру, что означает, что он чего-то хочет.
Тим знающе кивнул.
– Я бы предупредил тебя не делать ничего, что он хочет, но, честно говоря, ты не поймёшь, что это, пока не станет слишком поздно.
Келли хохотнул.
– Это точно. Спасибо за это. За выставку и за всю работу, которую ты в неё вложил.
– Я с удовольствием, – Тим достал из кармана ключи, подбросил их в воздух и снова поймал. – Береги себя, Келли Филлипс.
– Ты себя тоже.
Он смотрел, как Тим забрался в серебристую машину и уехал. Затем Келли перевёл взгляд на другую сторону улицы и вздохнул. Он был уставшим. Слишком уставшим для ментального спарринга с Марчелло. Если бы только это камера не была такой невероятно великолепной. Он полагал, что фрукт, который змей когда-то предложил Еве, был самым блестящим, самым сочным яблоком, которое можно было представить. Иногда человек не может удержаться от укуса.
Келли перешёл дорогу. Водитель оживился и открыл для него дверь. Скользнув в салон машины и устроившись поудобнее, Келли закрыл глаза и слушал рёв мотора и мягкое гудение шин по дороге. Когда эти звуки остановились, он снова открыл глаза, как раз когда водитель открыл дверь.
Келли вышел из машины. Студия совсем не изменилась, её тусклый фасад всё ещё скрывал искусственный гламур, созданный внутри. В открытом дверном проёме стояла фигура, с похожей аурой, как у водителя. Конечно же, водитель Келли подошёл к этому незнакомцу и предложил сигарету. К тому времени, как Келли подошёл, они говорили о спорте.
– Простите, – перебил Келли. – Но вы ещё будете здесь, когда я вернусь вниз?
– Конечно, – сказал водитель. – Я должен быть здесь всю ночь, если понадобится.
– Оу. Спасибо, – Келли чувствовал небольшую тревогу, пока шёл по коридору, флуоресцентные лампы моргали, как и всегда. Двери лифта открылись, как раз когда он подошёл. Он мог представить, что Марчелло сидит за своим столом, глядя в монитор охраны и хохоча над тем, как легко заманил мух в свою паутину. Келли вошёл в лифт и развернулся, отказываясь казаться удивлённым или впечатлённым, когда лифт сам по себе повёз его на верхний этаж. На самом деле, на его лице отражалась скука, когда двери открылись снова, и он вошёл в кабинет Марчелло.
– Не дай дверям закрыться! – крикнул голос.
Глаза Келли расширились, когда фигура перепрыгнула один из диванов и бросилась к нему. Он отошёл в сторону как раз вовремя, чтобы Натаниэль врезался в железные двери лифта, которые уже закрылись. Затем он нажал кнопку, чтобы открыть их снова, раздражённо рыча, когда ничего не произошло. Келли воспользовался этой возможностью, чтобы оглядеть его. Его сжатую челюсть по-прежнему покрывала щетина, закатанные рукава рубашки открывали руки, за которые Келли когда-то цеплялся для поддержки, а крепкий лоб всё ещё отчасти смягчился, когда он повернулся к Келли.
– Я тоже рад тебя видеть, – сказал Келли. – Что дальше? Ты попробуешь выпрыгнуть в окно, просто чтобы избежать меня?
Натаниэль сделал глубокий вдох и фыркнул.
– Я тебя не избегаю. Мне просто не нравится находиться в ловушке. Я позвонил технику больше часа назад.
– Марчелло оставил кого-то ждать у двери. Наверное, он уже прогнал техника. Так где он? Прячется за столом, или он может контролировать всё это из дома?
– Через телефон, – сказал Натаниэль, прислоняясь спиной к дверям лифта и вздыхая. – Я не хочу знать, во что он играет.
– Наверное, он подумал, что это единственный способ заставить нас поговорить, – Келли скрестил руки на груди. – Я видел тебя в галерее. Почему ты сбежал?
– У меня произошёл неловкий разговор, – сказал Натаниэль.
– И всё? Тогда почему ты даже не поздоровался?
– Ты бы не понял.
– Что ещё нового?
Челюсть Натаниэля сжалась ещё несколько раз. Затем он оттолкнулся от лифта и уселся на один из диванов, закрывая лицо ладонями. Келли мгновение наблюдал за ним, затем подошёл и сел напротив. На столике между ними лежало два подарка. Один был уже открыт, куски разорванной упаковочной бумаги скрывали его от вида. Другой был в коробке. Камера, несомненно. Рядом стояла закрытая бутылка вина, по поверхности которой капал конденсат. Рядом ожидали два пустых бокала. Свет в кабинете был приглушён, и в воздухе пахло ароматическими свечами, хоть они уже были потушены. Намерения Марчелло были более чем очевидны для них обоих, и становилось больно от того, что Натаниэля так расстроила эта перспектива. Разве между ними ничего не осталось?
– Я знаю о протезах, – тихо произнёс Келли. – Всё это время за них платил ты.
Руки Натаниэля опустились на колени, взгляд стал внимательным.
– Марчелло тебе рассказал?
– Я догадался. Я бы предложил вернуть тебе деньги, но у меня больше ничего нет. Может, когда-нибудь я смогу…
– Нет, – твёрдо сказал Натаниэль. – Я хочу делать это. Для тебя. Пожалуйста, позволь мне.
Келли смотрел на него.
– Зачем? Я знаю, ты обещал, что мне никогда не придётся переживать об этом, но я больше не требую от тебя этого. В этом был смысл, когда ты любил меня, но не сейчас.
Выражение лица Натаниэля было болезненным.
– Это не честно. Не заставляй меня говорить это.
– Почему нет? – произнёс Келли. – Это лечение? Молчание держит чувства под контролем?
Натаниэль покачал головой.
– Нет.
– А боль когда-нибудь прекратилась? Ты можешь честно сказать, что избегал того, чего боялся больше всего, все эти годы, пока мы жили раздельно? Потому что моё сердце болит с той ночи. Не важно, как далеко я уезжаю, и как много других людей я принимаю в свою жизнь, часть меня всегда хочет к тебе. Я научился жить без тебя, Натаниэль, и могу продолжать это делать. Но я не хочу, и боль никогда не уйдёт. Полагаю, то же самое касается и тебя.
– Да, – произнёс Натаниэль хриплым голосом. – Я люблю тебя, Келли. Я кусок дерьма, и я всё разрушил, но я так сильно люблю тебя, что думаю, что это может стоить боли.
– Не обязательно должно быть больно, – сказал Келли, его грудь тяжело вздымалась. – Не постоянно. Клянусь.
Глаза Натаниэля были отчаянно наполнены надеждой. Или страхом, или просто чистой эмоцией. Келли не знал, и это его беспокоило. Он любил этого мужчину так сильно, что иногда просыпался посреди ночи, когда снилось, что они снова вместе, и это было так прекрасно, что доводило его до слёз. Но он так много не знал о Натаниэле, и это заставляло его сомневаться во всём. Натаниэль встал, будто чтобы подойти к нему, но Келли покачал головой.
– Нам нужно поговорить, – сказал он.
Натаниэль колебался и сел обратно.
– Есть кто-то ещё?
– Есть только ты, – смех Келли был ироничным. – Ты сделал так, чтобы я снова мог бегать, и поверь мне, я бегал долго и упорно. Когда бы я ни оглядывался, я вижу, что тебя нет, и чувствую, будто сбежал. Но правда в том, что ты внутри меня, так глубоко, что выхода нет. Всё это время, пока бегу, я ношу тебя с собой. Так что нет, нет никого другого. Не думаю, что когда-нибудь будет. Но я наконец готов узнать мужчину, которого люблю. Узнать его всего.
– Так что мне делать? – спросил Натаниэль.
– Поговори со мной. Расскажи мне всё.
Келли пытался успокоить своё колотящееся сердце, садясь и откидываясь на спинку дивана. Это будет долгая ночь, но он давно понял, что тёмные времена лучше переживать с теми, кого ты любишь. И он молился, чтобы небо было ясным, когда их поприветствует рассвет нового дня, и остаток своих дней они будут вместе нежиться в свете.
Конец
Notes
[
←1
]
ЛПК – лицензированный профессиональный консультант.
[
←2
]
КПЗ – консультант по психическому здоровью.
[
←3
]
Мистер Ти – американский актёр и бывший рестлер, один из самых узнаваемых чернокожих американских актёров (ирокез на голове и большое количество золотых цепей на теле.
[
←4
]
Немецкое слово handschuh – "перчатка", созвучно с английским словосочетанием hand shoe – "туфля для руки".
[
←5
]
Что будете пить? (нем.)
[
←6
]
Два пива? Какие? Пилснер? Хеф? (нем.)
[
←7
]
Какое? (нем.)
[
←8
]
Малина или ясменник? (нем.)
[
←9
]
Ну, что ж. Оба. (нем.)
[
←10
]
Два берлинских светлых. Что-нибудь ещё? (нем.)