(С ним даже нельзя больше играть в обычные для малыша игры. И если я пробую с ним поиграть, а он плачет, я чувствую себя никчемной бездарностью. Крадучись ухожу, никому не нужный. Неистово злюсь на себя и на него. Неужели он не может даже посмеяться, как порядочный ребенок, если уж я хочу с ним поиграть?)
– Наверно, оттого что у меня такой брат, мне трудно будет найти себе мужа? – сердито и со страхом спрашивает дочь.
– Ничего подобного, – лжем мы.
– Почему это Дерек тебе помешает найти мужа? – взрывается жена, этот прямой вопрос ошеломил и возмутил ее.
(И теперь уже я должен защищать от нее мою девочку.)
– Оставь ее в покое, – негромко прошу я.
– Значит, помешает? – Дочь ждет от меня правды.
– А ты уже собралась замуж? – добродушно отшучиваюсь я.
– Вот видишь, он увиливает от ответа!
– Постыдилась бы, – говорит ей жена. – Что у тебя за мысли!
– Оставь ее в покое, – повторяю я.
– Наверно, люди решат, что и мои дети будут такие?
Жена захлебывается от возмущения.
– Ужас, что ты говоришь! – укоряет она дочь. – Ведь он твой брат!
– В том-то и дело, иначе меня бы это не беспокоило. Что же, и спросить нельзя?
– Оставь ее в покое, черт подери! – в бешенстве кричу я жене. – Меня тоже это беспокоит.
– Ей должно быть стыдно.
– И тебя тоже это беспокоит. И перестань попрекать ее из-за Дерека, черт побери.
– А ты перестань попрекать меня. Ты всегда за нее заступаешься. Доктора говорят, этого делать не следует.
– Я не заступаюсь.
– Нам нечего стыдиться Дерека.
– Ах нечего? Тогда какого черта нам всегда за него стыдно?
– Нет, не стыдно.
– Нет, стыдно.
– Вечно ты меня им попрекаешь.
– Черта с два. Совсем я не попрекаю.
– Не кричи на меня, – к моему изумлению, вдруг очень спокойно, тоном оскорбленного достоинства произносит жена.
Мне противно, я отворачиваюсь.
– Фу, черт, – бормочу я. – Смешно тебя слушать.
– И не выражайся так, – машинально откликается она. – Сколько раз я тебе говорила. Да еще при детях. Тебе, видно, доставляет удовольствие меня унижать. Я серьезно думаю, что тебе это нравится.
Не верю своим ушам. И в который раз спрашиваю себя, какого черта я женат на подобной женщине. Даже если б у меня не было других причин хотеть развода, довольно и того, что она мне родила слабоумного ребенка.
Я хочу с ней развестись.
Мне необходимо с ней развестись. Тоскую о разводе. Жажду развода. Молю Бога о разводе.
Невозможная штука эти разводы. На них надо положить прорву сил и труда. Просто не верится, что они так часты. Сердце сжимается от зависти, на глаза навертываются слезы волнения и тоски. Люди куда менее искусные умудряются пройти через развод бодро, лихо, как ни в чем не бывало, а я и шагу за дверь ступить не могу.
Я тоже хочу развестись с женой.
Всегда хотел развода. Мечтаю о разводе. Всю жизнь этого хотел. Еще и не женился, а уже хотел развода. За все годы, что женат, едва ли было шесть месяцев – нет, хотя бы шесть недель! – когда я не хотел бы покончить с этим браком и развестись. У меня никогда не было уверенности, что я хочу жениться. Но я всегда знал, что хочу развода.
«Если наш брак будет неудачным, – уверял я себя вплоть до того дня, когда мы поженились, – я всегда смогу развестись».
Но оказывается, далеко не всегда это возможно.
Не знаю, как это делается.
Может быть, я придаю слишком большое значение чистой рубашке.
Белье мое как раз будет в прачечной. Позволит она мне прийти и взять его? А вдруг сожжет мои трусы и рубашки? Или спрячет? Вдруг скажет, будто мой мальчик расстроен, а это будет неправда? Или скажет, что не может без меня жить, а на самом деле вполне может? Я знаю, она мне скажет, что покончит с собой. Похоже, препятствия неодолимы. Летом моя зимняя одежда убрана и пересыпана нафталином; зимой неизвестно, где висят мои летние костюмы и где припрятаны теннисные туфли. Как я все это соберу? Мне понадобятся недели, месяцы. У меня нет времени разводиться. Надо уложить столько вещей (она не станет помогать), вытерпеть столько разговоров. (Не понимаю, как кому-то удается довести это до конца?) Будут ссоры, споры, опять ссоры. (Неужели это никогда не кончится?) Банк уже отправит мне по обычному адресу выписку из счета. Я как раз буду ждать какого-нибудь письма, и мой любимый полосатый костюм еще не вернется из чистки. И книги надо будет упаковать в коробки гофрированного картона из-под продуктов – чем меньше коробка, тем легче, чем легче, тем лучше. Не удивительно, что я нахожу все новые предлоги для отсрочки и проволочки: благо детей (вот уж действительно, много они выиграли от того, что мы, родители, до сих пор не расстались!), деньги, работа, здоровье жены, на будущей неделе пригласили на вечер гостей, уговорились с одной парой пойти в театр, все это придется отменять. Ни мне, ни жене не захочется звонить и объясняться; уж лучше мы останемся женаты. Куда проще все перетерпеть, покуда у меня не изменится настроение – и тогда я себе внушу, будто вовсе и не хочу от нее уходить.
А я просто не знаю, как это делается.
Слабаки, тряпки и то с этим справляются. Будет она пересылать мне мою почту? Или придется звонить ей и напоминать о письмах на мое имя и о многом другом? Наверно, куда проще, если жена в кого-нибудь влюбится и первая захочет развода. Но моей жене недостает предприимчивости такого рода, она, пожалуй, до этого не додумается. И мне все равно придется укладывать все свои вещи. У меня еще с университетских времен полны полки книг с моими пометками на полях. Возможно, я никогда больше в них не загляну. Но мне захочется взять их с собой. Придется подыскать квартиру, обставить ее, чуть не каждый вечер готовить себе еду или ужинать в городе, завести более или менее сносных подружек, на какой-нибудь из них я рано или поздно женюсь, и можно будет снова мечтать о разводе.
Жаль нельзя нанять кого-нибудь на почасовую оплату, чтобы прошел через всю эту утомительную канитель за меня, с начала и до конца, даже испытал бы вместо меня угрызения совести, тревогу и раскаяние – все, что полагается и без чего никак нельзя почувствовать, что совесть твоя опять стерильно чиста.
Вспоминаю, как я дал себе зарок: когда Дереку минет пять, я уйду. Какая насмешка судьбы! (Всего-то и сделал, что трахнул ее, – и теперь вовек не избавлюсь от этого камня на шее). Это не его вина. Даже не будь его, все равно я не сумел бы уйти; и даже будь он нормальным ребенком, все равно я хотел бы уйти. И всегда буду хотеть.
Отчаянно хочу уйти.
Мне даже сны снятся про развод. Рвусь уйти из дому, но не могу. Даже когда меня не держат. (Меня вовсе не держат. А я не ухожу. Хочу, чтобы меня удерживали.) Ничего я не могу. Хочу заговорить, но не могу слово вымолвить. Мне передают: мне звонили, я нужен, – а я не могу снять трубку и позвонить им. Надо держать какой-то экзамен, а я к нему не готов. Целый учебный семестр я не мог найти дорогу в нужный класс. Занятия проходили без меня. Семестр кончается. Я никак не отыщу дорогу в комнату, где идут экзамены. В какое здание ни сунусь, все не то. А время уходит. Я провалюсь.
Я даже не знал бы, как начать, не сумел бы приступить к этой процедуре с невозмутимым видом. Наверно, мне не удалось бы произнести все полагающиеся высокопарные фразы и не ухмыльнуться. Пожалуй, я бы просто расхохотался. Пожалуй, человеку с моим характером надо бы на час-другой сорваться с цепи, взбеситься и уж не помнить ни о почте, ни о детях, ни о книгах, белье и модных полосатых костюмах. Если надо, можно прожить и без полосатого костюма. Нужно лишь разъяриться настолько, чтобы пошвырять в маленький чемодан кредитную карточку, паспорт и прочие документы. Но боюсь, даже и это не поможет.