— А чем занимается здесь Дейд?
— В каком смысле?
— На винограднике своем работает?
— А как же, — сказал Уолз. — Подрезает кусты. — Шестьдесят акров виноградника — это значит четверым работы на шесть недель. Дейд нанимает троих и работает с ними. Я имею в виду, что он не укладывается днем вздремнуть или что-то в этом роде только потому, что он хозяин. Он становится за работу вместе с ними, вместе с ними делает перерыв на обед, садится за стол вместе с ними, и заканчивает работу, когда заканчивают они. Я знаю, что он любит обрезать лозу. Обрезку делают с начала декабря до конца февраля. Он каждый год начинает первого января. В этот день он работает один, а на следующий день к нему присоединяются трое работников.
— Значит, он взаправду работает на винограднике? — спросил Ивен.
— О да, — сказал Уолз. — Когда я сказал, что он худший в мире, я имел в виду, что он обходится без всего того, чему научены юнцы из сельскохозяйственного колледжа. Однажды я спросил его, почему он не убирает водоросли из своих оросительных каналов, так он ответил, что они ему нравятся. Не кажется ли вам, что Дейд никогда не работал?
— Работа его и впрямь никогда не привлекала, — сказал Ивен. — Устраивался, еще мальчишкой, подработать ненадолго, вот и все.
— На винограднике все по-другому, — сказал Уолз. — Тут он сам себе хозяин. Что может быть лучше?
— Это верно, — согласился Ивен. — А как насчет сбыта?
— Этот рынок исчез, — сказал Уолз. — Его разрушали годами. У нас нет виноделов. Есть химики. Они делают вино так же, как шампунь.
— Нет, я имел в виду, делает ли Дейд вино? И вы?
— Я — делаю, несколько галлонов в год, просто для удовольствия, — сказал Уолз. — Не знаю, делает Дейд или нет. — Помолчав, он спросил: — Как думаете? Подходящая это жизнь?
— Не знаю, — коротко ответил Ивен и после паузы добавил: — Быть может. Думаю, кому-то подходит. Не знаю. Это всегда зависит от какой-то другой вещи, и проблема в том, что или вы не знаете, что это за вещь, или, если все же знаете, то знаете и то, что это касается кого-то еще, кто должен помочь, но не хочет или не может.
— Дейд читал какие-нибудь ваши книги? — спросил Уолз. — Я почему спрашиваю: я с ним заговаривал о них пару раз, но ничего не добился. Он что, не читал их?
— Их всего три, — сказал Ивен. — А отмолчался он не потому, что не читал их, а как раз наоборот.
— По-моему, они очень хороши, — сказал Уолз, — особенно первая. Не то чтобы мне не нравились две других.
— Они плохи, — сказал Ивен, — но были лучшим из того, что я знал на то время. Великую книгу вообще написать невозможно. Люди, которые могли бы написать такую, не знают, как писать, вот в чем фокус. Любой дурак, который умеет писать, при желании работать может добиться успеха. Дейд забыл больше, чем я когда-либо узнаю. Он одиночка. Никто никогда не узнает того, что изведал Дейд. Того, что он знает обо всем на свете. О каждом из нас. О нашей лжи и притворстве, о нашем плохом и хорошем. Я знаю, как надо писать, ну и что из этого? Я бросил писать, потому что писательство —это всего лишь сноровка. Обман, трюк.
— Вот уж не думал, — сказал Уолз. — Это на самом деле трюк? Я имею в виду — технически?
— Трюк, — подтвердил Ивен.
Он взял стакан Уоррена и поднялся на крыльцо, чтобы принести ему и себе еще по глотку. Он выбросил лед и осадок из стаканов на лужайку, быстренько налил, сказал Мэй Уолз несколько слов, — не глядя на Суон и даже не глядя на Мэй, и вернулся к Уолзу, который взял свой стакан и сказал:
— Что же такое одиночка? Не вполне понимаю, что вы имеете ввиду.
Ивен Назаренус рассмеялся — не над этим вопросом, а над собой.
— Все одиночки, — сказал он. — Этому не следует придавать особого значения. Я рад, что Дейд любит подрезать виноградные лозы. Думаю, что и мне это понравилось бы. Это неплохая мысль — приехать и поработать с Дейдом нынешней зимой. На Рождество и Новый год у меня будут довольно большие каникулы.
— Интересно, пришлась ли бы вам по душе эта работа, — сказал Уолз. — Уж очень она однообразная. Я пытаюсь делать это каждый год. Обработаю с дюжину кустов — а это час работы, — и с меня довольно.