— Когда у мамы день рождения? — спросил Рэд.
— Послезавтра?
— Нет.
— Позавчера?
— Нет!
— Так когда же?
— В тот день, когда она родилась, Ева. Ты даже не знаешь, что значит день рождения?
— Что это значит?
— Это значит день, когда ты родилась.
— А потом, — спросила Ева, — ты рождаешься заново каждый раз, когда у тебя день рождения?
— Нет.
— Тогда ты умираешь каждый раз, когда у тебя день рождения?
— Нет, Ева! День! Рождения! День, когда ты родилась. Ты не умрешь в твой день рождения!
— Тогда когда? — спросила Ева. — В твой мертвый день?
— Мертвый день? — Рэд рассмеялся.
Женщина, которая была для них чем-то вроде приключения, спускалась по ряду лоз и негромко пела на том самом языке.
Она смотрела на них с высоты, и ее глаза излучали любовь.
— Ну-ка, король Рэд! — сказала она. — Ну-ка, королева Ева! Теперь у нас будет славное купанье. Потом у нас будет славный ужин. Потом я расскажу вам замечательную историю.
— Что за история? — спросила Ева.
— Я расскажу правдивую историю, королева Ева.
— Это случилось с тобой, Мэри? — поинтересовался Рэд.
— Эта история случилась — с кем вы думаете?
— С кем? — спросил Рэд.
— С тобой, король Рэд! С тобой, королева Ева!
— Но про нас-то мы все знаем, — возразил Рэд. — Правда, Ева?
— Мы знаем все-все про нас, — сказала Ева. — Я была здесь, Мэри. И Рэд был здесь. Нас все видели. И мы их всех видели. Вот что случилось.
— Это будет другая история, — сказала Мэри. — Это будет история любви. А теперь вставайте.
Они встали и пошли с ней к дому.
— Она грустная? — спросил Рэд.
— Да, — сказала женщина.
— Почему? — спросил Рэд.
— Это правдивая история, король Рэд, а правдивая история всегда грустная, — ответила она.
— Что такое история? — спросила Ева. — Что это такое?
— История — это правда, королева Ева, — ответила женщина.
Она взяла их руки, сжала с любовью, и дети прониклись этой любовью.
Он объяснится с этим типом. Будет держать себя в руках… Эх, взять бы его за горло, придушить, но не до смерти… Потом он рванет в Патерсон, будет гнать машину днем и ночью. Войдет в дом, который Петрус оставил своим сыновьям. Они вместе пройдутся по улицам детства. Вместе с Дейдом пройдутся по Пассайику, как тридцать лет тому назад.
На закате он миновал перевал Пачеко — между Лос-Баньос и Гилроем. Автомобиль плавно спускался по серпантину, глубоко в долине виднелся Холлистер. Всегда заманчивый, сейчас он казался каким-то блеклым, невыразительным.
Он остановил машину невдалеке от его дома и поднялся наверх. Тихонько — ведь у него нет ненависти к нему, нет ярости, — постучал в дверь. Дверь открыла девушка лет девятнадцати, — ясно, его ученица.
Он назвал его имя.
— О, — сказала девушка. — Минутку. — Она ушла в квартиру, через мгновение вернулась к двери и протянула ему местную газету. Он взял ее и прочитал заметку.
— Бедняга, — сказала девушка. — Вы его знали?
— Да, — сказал он, возвращая газету.
— Мы въехали сюда только что, сегодня утром, — сказала девушка. — Когда прошлой ночью нашли его тело, он уже был мертв некоторое время. Должно быть, он был болен, или псих, или что-то еще. В статье говорится, что он был благополучным человеком. Он не оставил записки. Надеюсь, вы тут ни при чем.
Он спустился на улицу, где за углом оставил машину, и поехал домой — в дом, который они собирались купить. Свернув за угол, он увидел его. У двери валялись четыре свернутые газеты, а почтовый ящик был забит. Он открыл дверь и вошел. В холле он увидел игрушечного слона Евы, давно уже заброшенного, и двухколесный велосипед Рэда, с которого тот не раз падал, зарабатывая синяки, приходил в ярость и все же не оставлял попыток ездить. Да, давно это было. Велосипед стал маловат для него, и теперь на нем пыталась кататься Ева. Он прошелся по всем комнатам, вышел и запер за собой дверь. Он уже собрался уходить, но напоследок заглянул в почтовый ящик и достал из него все, что там было. В основном это были счета; среди них оказался конверт. Он вскрыл его. В нем было письмо на шести листах линованной бумаги, без заголовка или обращения.
«У человека был друг, — читал он. — Однажды ночью жена его друга позвонила ему и сказала, что она приняла смертельную дозу снотворного. Он приехал к ней, и она сказала, что хотела умереть, но теперь не хочет. Она не вызвала доктора, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом. Кое-как она пришла в себя. Она взяла с него обещание не рассказывать об этом мужу. Она сказала, что теперь все в порядке. Несколько дней спустя она снова позвала его ночью. Он решил, что должен позвонить своему другу, но она плакала и умоляла его не губить жизнь ее детей. Он не мог ее понять. Он хотел помочь своему другу, но боялся рассказать ему. Он не мог уснуть, и на следующий день позвонил, чтобы узнать, все ли в порядке с ней и с детьми. Она попросила его прийти. Несколько часов, пока дети были в цирке с соседкой, они беседовали. Неделю спустя соседка взяла детей на пикник. Когда она привела их обратно, мальчик спросил его, почему он не остался в своем собственном доме. Он вернулся домой, упаковал чемодан и уехал в другой город, так что она не могла связаться с ним. Через месяц он вернулся домой, а несколько дней спустя она позвонила из другого города и сказала, что теперь все в порядке. Он попросил ее позаботиться о себе, позаботиться о своей семье. Он решил вернуться в родные места. Он уложил вещи и готов был сесть на поезд, но посчитал, что нужно позвонить ей и убедить ее рассказать мужу о себе. Номер не ответил. Когда он вернулся домой, чтобы забрать свои вещи, позвонил его друг. У него было много чего сказать своему другу, но он не знал, с чего начать, а его друг не захотел его слушать. Он решил попытаться рассказать все в письменном виде, с благопристойной любовью к ней, к своему другу, к детям. Он написал и пожелал всем достойной жизни, достойной любви, достойной правды, достойной надежды».