***
Марьяна не думала. Она знала, что будет думать потом. И все, что рассказал ей Герман, она обязательно тщательно разберет и осмыслит. Но позже. Не сейчас. Сейчас у нее не было ни малейших сомнений в том, что делать. Как и в том, что она сейчас – сильнее. Сейчас именно она сильнее этого жесткого, успешного, умного мужчины. Чувство было новым и удивительно бесспорным. И в своей четкости, и в том, какие оно должно повлечь за собой действия.
Марьяна еще раз провела рукой по его волосам.
– Герман, пойдем в постель.
Он шумно выдохнул куда-то ей между животом и грудью.
– Я знал, что когда-нибудь это скажу, но надеялся, что это наступит не скоро. Я… я, наверное, сейчас не смогу.
Марьяна почувствовала, что улыбается. Несмотря на весь драматизм, даже трагизм рассказа Германа она не могла не восхищаться тем, как он… Какой он весь!
– Какой же ты балбес, – с наслаждением произнесла она. Потянула его волосы, заставляя поднять лицо. – Пойдем в постель, разденемся, обнимемся, я буду гладить тебя по голове. Будем молчать. Или разговаривать. Там решим. Давай, вставай.
Он какое-то время смотрел на нее, запрокинув голову. А потом взял ее за талию чуть толкнул, заставляя сделать шаг назад – и встал. Крепко взял за руку.
– Отличный план. Пойдем.
***
Герман не помнил, когда ему было так хорошо. Опять эти когда… К черту их. Никогда не было так хорошо – и точка. Потому что Герман вдруг впервые ни о чем не думал. Он лежал в постели с женщиной. Он обнимал ее, чувствуя всем телом – из одежды на них обоих остались только трусы. Ее пальцы гладили его по голове – затылок, виски, везде. Ее пальцы зарывались в его волосы, а потом просто гладили сверху.
И все. И никаких мыслей в голове. Ни одной. Только удовольствие от прикосновения ее рук. От того, как ее тело прижималось к его телу. Оказывается, этого так много, что большего уже и не надо. Просто обнимать женщину, чувствовать ее руки. Чувствовать, что ты ей… небезразличен. По-настоящему. А не потому что ты Герман Тамм, владелец заводов, газет, пароходов. И вообще – несмотря ни на что.
Герман вздохнул, прижал к себе Марьяну крепче. И неожиданно спросил:
– Презираешь меня?
Он сам чувствовал всю глупость и неуместность этого вопроса. Который никогда и никому не задавал. Ему бы это даже в голову раньше не пришло – о таком спрашивать. А теперь Герман с волнением ждал ответа. А ответом была тишина. Почему-то вдруг заныло сердце.
Марьяна вздохнула – и снова погладила его по затылку.
– Хотела тебя снова обозвать, но поняла, что это бессмысленно сегодня. Ответ – нет. Но если хочешь еще о чем-то меня спросить – спрашивай.
Он прижался подбородком к ее макушке. Подумал о том, что никогда даже не мог предположить, что будет лежать в одних трусах и просто обниматься с красивой женщиной. С женщиной, которая… которая… которая…
Окончательная формулировка этой мысли оказалась слишком сложной для Германа в его нынешнем состоянии, и он, убаюканный мерным движением женских пальцев на своем затылке, уснул.
***
Проснулась Марьяна от звонка будильника на мобильном. И это был нее будильник, а телефон… Германа. Вчерашний день стремительно стал разворачиваться перед ней. Марьяна понимала, что просто не представляет, что сейчас будет. Кто с ней проснулся в одной постели. Вчерашняя уверенность исчезла. Вместо нее была пустота.
– Доброе утро, – раздалось хриплое за ее спиной. А потом Марьяна почувствовала, как ее плеча коснулись губы, слегка уколола – как-то непривычно и, одновременно, почему-то очень приятно – борода.
Глава 10.
– Мы сегодня с тобой одни, поэтому завтрак будем добывать сами. Я в душ первый.
Щелкнул замок двери ванной комнаты. Марьяна села на кровати.
Мы с тобой…
Пустота стала заполняться чем-то новым. Совсем новым. Но Марьяне нравилось это новое наполнение.
***
Душ Марьяна приняла в гостевой ванной – просто там было все необходимое. И на кухне они с Германом появились практически одновременно.
– Я заказал завтрак в ресторане, сейчас принесут, – такими словами он приветствовал ее. – Ольга Тимофеевна готовит вкуснее, но тоже есть можно.
– Хорошо, – слегка растерянно ответила Марьяна. Она все же никак не могла пока окончательно определиться, как ей вести себя с Германом. И отчетливо почему-то до сих пор чувствовался его утренний поцелуй в плечо. Такой… семейный, вот.
Очень странное слово.
В этот момент раздался звонок. Это принесли их завтрак.
Марьяна не успела придумать, чем скрасить начавшее давить молчание – Герман заговорил первым.
– У меня к тебе просьба, Марьяна.
– Да? – почему-то тихо отозвалась она.
– Побудь сегодня у меня еще один день. С Тимуром я договорился на два дня. Мне… Мне надо кое-что еще сделать по твоему вопросу. А потом… а сегодня вечером ты можешь вернуться к себе.
Марьяна почему-то вдруг отчетливо услышала «Если хочешь». Вернуться к себе, если хочешь. Даже головой тряхнула. Что значит: «Если хочешь»?! Герман этого не сказал! А если бы сказал? Ведь ей с чего-то же показалось?! Если хочешь – вернись к себе. А если не хочешь – то что? Останься тут? На сколько? Где? В гостевой спальне или?..
Что за бред ей лезет в голову? О, господи… Как это вообще возможно?
– Хорошо, – сказала Марьяна. Потому что надо было что-то сказать. Потому что… потому после вчерашнего рассказа Германа, после вчерашней капитальной перезагрузки ее голова работала явно нестабильно. И, может, это и правда, лучший вариант – посидеть в тишине и спокойствии. И все обдумать.
– Спасибо.
Ей показалась в его ответе… издевка. Марьяна вскинула на него глаза. Показалась.
Он смотрел на нее серьезно. Безупречный. Белоснежная рубашка, галстук с булавкой, идеальная, волосок к волоску, борода, такие же идеально лежащие волосы на голове. Все то же резкое волевое лицо и серые глаза.
Но что-то изменилось. Принципиально. Сквозь все это просвечивалось вчерашнее «Пожалуйста…».
И вдруг внезапно вернулась вчерашняя уверенность. Что все происходит правильно. Как бы странно это все ни выглядело, и даже если она что-то понимает не до конца – все происходит правильно.
Именно поэтому Марьяна пошла провожать Германа.
Именно поэтому поцеловала его в щеку, притянув к себе за шею.
Именно поэтому прошептала: «Хорошего дня».
И, наверное, именно поэтому они замерли ненадолго – ее губы у его щеки, и его рука на ее спине.
А потом Герман ушел. А Марьяна отправилась в гостиную. Обнаружила их вчерашние стаканы, отнесла их на кухню и поставила в посудомоечную машину, заодно прибрала все после завтрака.
И после этого снова вернулась в гостиную, устроилась с ногами в кресле, в котором сидела вчера, и принялась делать то, что у нее всегда очень хорошо получалось – думать, сопоставлять и анализировать.
Когда она давала себе слово разузнать все о том, что скрывает Герман Тамм, Марьяна даже предположить не могла, что… что в итоге получит вот это. История, которую она вчера выслушала, была очень трагичной. И очень житейской одновременно. Самое странное во всем этом – или нет? – было то, что Марьяна знала о послеродовых депрессиях все. Ну, если не все, то многое. Примерно пять лет назад она по заказу для одного женского журнала готовила материал на эту тему. Беседовала с врачами, психотерапевтами, женщинами, пережившими это. И летальную статистику тоже изучала. Тот материал тогда получил очень хорошие отзывы и обсуждения. Он был из тех, что Марьяна однозначно ставила себе в актив. Но она и предположить не могла, что когда-нибудь это коснется лично ее. Причем не в том смысле, что она когда-нибудь окажется жертвой этого коварного заболевания. Нет, Марьяна с какого-то времени приняла тот факт, что материнство – это не ее история. Наверное, не тот характер. Не встретила достойного мужчину. И возраст уже не тот. И…