– Прости меня, – от неожиданности Марьяна вздрогнула, а руки Германа сжались чуть сильнее. А его губы прижались к ее шее… – Пожалуйста, прости. Я не должен был на тебя кричать. Не должен был пугать тебя. Я… просто… черт… Это так неожиданно, и я… прости меня.
Марьяна и так с трудом воспринимала эти неожиданные слова. А Герман вдруг обнял ее совсем. Двумя руками прижал спиной к своей груди. Поцеловал в плечо. И словно мало этого – его рука скользнула и легла ей на живот. Так, будто… будто…
И тут Марьяна сдалась. Судорожно всхлипнула, прикусила губу, задышала часто носом… Не помогало. Изнутри рвались слова. И не остановить их.
– Маша, Машенька моя, что случилось?!
– Я… люблю… тебя… – совершенно безвольно прохлюпала Марьяна, уже не сдерживаясь. Герман обнял ее крепче и принялся гладить – по шее, по плечу, по спине.
– Ну, вот и хорошо… вот и умница…. Только плакать зачем?
– Я… тебя… люблю… – продолжала хлюпать Марьяна.
– Тихо-тихо-тихо… – Герман не прекращал ее гладить и негромко говорить. Говорить что-то совершенно не то! – Вот и молодец, вот и хорошо. Плакать зачем? Плакать нам Юстинья Ефимовна запретила.
– А ты меня?.. – Марьяна могла исключительно хлюпать.
– Ну конечно и я тебя.
– Гера! – тут ее просто прошило, и Марьяна дернулась, села и повернулась к нему лицом. – Ты нормально сказать можешь?!
Герман тоже сел. Они, наконец, посмотрели друг другу в глаза.
– Я тебя любою, – абсолютно серьезно сказал Герман. – Как может быть иначе?
Как хорошо, когда у тебя кружится голова, а ты в это время в кровати. И все же это не страхует тебя от глупых вопросов.
– Сильно любишь?
– Очень сильно, – все так же серьезно ответил Герман.
– Как Лину? – Марьяна выпалила это и замолчала. Ей, наверное, это надо было. Нет, не наверное. Совершенно точно надо знать, что для нее и Германа нет запретных территорий и красных линий. Что они могут поговорить обо всем.
Герман молчал. Смотрел ей в лицо и молчал. А Марьяна не могла сейчас понять ничего. Кроме того, что ей нужен какой-то ответ. Совсем окончательный. Только губы сами собой двигались.
– Ты ее любил?
– Наверное, – наконец медленно проговорил Герман. – Да нет, точно, любил. Как иначе? Просто… – он поднял руку и коснулся ее лица. Провел кончикам пальцев по скуле, щеке. – Просто я тогда был совсем другой. Я себя тогдашнего сейчас мало понимаю. И вообще… Что было – то было. – Он приблизил свое лицо, так, что Марьяна перестала что-либо видеть. Кроме его глаза. И только чувствовала, как касаются его губы ее, когда Герман говорит. – Я тебя люблю. Ты мое счастье. Ты… ты сделала невозможное. Я, честно говоря, даже не думал, что в моей жизни еще раз это случится. Любимая женщина. Ребенок. Второй шанс все сделать правильно. Маш, ты теперь никуда от меня не денешься. А я постараюсь больше так не тупить, – он поцеловал ее в губы, а потом мягко привлек к себе и таким знакомым и родным жестом прижал ее голову к своему плечу, окончательно растрепав прическу. – Договорились, любовь моя?
Марьяна могла только молча кивать. Все, что ее так беспокоило и мучило последние недели, вдруг бесследно растворилось, исчезло. И в ушах звучало только: «Я люблю тебя… любовь моя…».
И спать почему-то уже совсем не хочется.
– Гера! – вдруг вздрогнула она. – Я забыла еще кое-что!
– Что?
Марьяна подняла голову с его плеча.
– Замуж! Я хочу за тебя замуж! И вульгарное обручальное кольцо с бриллиантами!
– Именно вульгарное? – совершенно серьезно уточнил Герман.
– Да! Чтобы от него ослепнуть можно было.
– Хорошо. Договорились. Может быть… – он говорил все так же серьезно, но что-то другое плескалось в уголках глаз. – Может быть, ты хочешь свадьбу? Белое платье, лимузин?
– Да ну, какое, к черту, белое платье в моем возрасте и положении! – фыркнула Марьяна. А потом, повинуясь его рукам, развернулась, и Герман снова прижал ее спиной к своей груди, и сам прижался губами к ее виску. – А впрочем… Слушай! Хочу! Значишь, чего хочу?
– Слушаю внимательно, – его рука скользнула под халат и улеглась на живот. Марьяна счастливо зажмурилась.
– Давай поженимся где-нибудь на теплых островах, а? Хочу свадьбу на берегу океана, я в легком белом платьем и с цветами в волосах. А ты в белых просторных рубашке и штанах, и мы оба босые, – Марьяна помолчала и добавила: – Глупо, да? Я просто это почему-то так отчетливо увидела.
– Если хочешь – это не глупо.
– Возьмешь меня в жены на берегу океана?
– Где угодно возьму. А козе нашей не вреден будет такой долгий перелет?
Марьяна сначала даже не сообразила, а потом рассмеялась – легко и счастливо.
– Почему это – коза?
– Есть у меня предчувствие…
***
Костя: Пап, мы пошли рожать.
Твою мать! Ведь было у Германа предчувствие! Что-то свербело с самого утра. Да только людям, с которыми Герман сегодня встречался, на его «свербело» по хрен. При встречах с людьми такого уровня тебя не просят выключить телефон. У тебя его просто изымают – правда, вежливо и с извинениями! И Герман два часа был без телефона. А Марьяна именно это время выбрала, чтобы… Ведь Юся говорила: «У нас все планово, у нас все под контролем»! Планово должно быть во вторник, а сегодня всего лишь чертова пятница!
Герман: Еду.
Костя: Давай. У меня все под контролем.
***
– Ну, который из вас отец? – акушерка, чем-то неуловимо похожая на фрекен Бок из детского мультфильма про Карлсона, переводила веселый взгляд с Германа на Костю и обратно.
– Вот этот бородатый мужчина, – Костя отступил на шаг назад.
– Тогда прошу за мной.
Герман услышал сзади шепот сына на ухо:
– Я тоже зайду. Потом, попозже. Можно, пап?
– Конечно. Я тебе позвоню.
– Спасибо.
– Тебе спасибо.
***
Герман не предполагал даже, что так бывает. Крохотный розовый сверток на его руках не весил вообще ничего. Герман почти не чувствовал, что держит что-т. Но при этом он держал в своих руках нечто настолько значимое…. Новую, только что созданную жизнь. И, чего бы ты ни добился, оно не сравнится с этим ощущением – новой жизни на твоих руках. Невесомой и бесконечно могущественной в своей созидательной силе.
Он прошел и аккуратно опустился на стул рядом с кроватью.
– Ты такой смешной в этом халате и шапочке.
– А ты невероятно красивая. Просто… ослепнуть можно.
– Ну да, конечно, – едва слышно фыркнула жена. Но глаза ее заблестели. И он не мог не наклониться и не поцеловать ее в губы бесконечно благодарным поцелуем.
– Я люблю тебя. Спасибо.
Ее губы шевельнулись, беззвучно повторяя то же самое. А вслух Марьяна сказала другое:
– Ты придумал имя?
Герман наклонил голову, разглядывая крошечное личико. Из-под розовой шапочки торчали темные волосы. Похоже, с блондинкой их дочь кинула. А что касается характера…
– Ты хочешь назвать ее… Линой? – раздался неуверенный голос Марьяны. – Я… если ты так хочешь… Я не против. – Герман перевел взгляд на жену и медленно покачал головой. А она уточнила: – Возможно… ради Кости?
– Он как раз против категорически. Настаивает на Марьяне. Я – на Маше.
Губы жены тронула легкая улыбка.
– А назову дочь я. Дай мне ее.
Герман аккуратно положил малышку на грудь Марьяне. Ее рука легла на розовое одеяльце, а его рука – на ее.
– Нашу дочь зовут Тамила.
– Тамила Тамм, – медленно, словно пробуя на вкус, проговорил Герман.
– Именно.
Великая Майя Плисецкая говорила, что характер – это судьба. Некоторые утверждают, что имя – это судьба. А какой может быть характер у девочки с именем Тамила Тамм?
Тамтам, вот именно. Остается только пожелать ее родителями и брату – удачи. Счастье у них уже есть.
Конец