Я стоял перед зелёными воротами и смотрел на нарисованные цветы, потом на крышу старого дома, на чердачное окно, сквозь которое пробивался странный золотистый свет, как будто там внутри было что-то, что отражало солнце, которое здесь внизу уже село, а там наверху ещё светило.
— Здравствуйте, а вы к кому?
Я снял наушники и обернулся, передо мной стояла девочка-вамп в боевой раскраске, за её спиной топталось ещё трое таких же, я оценил насыщенный чёрный цвет волос вампирши, подозревая, что всё желаемое она от рыжей Маши вчера всё-таки получила. Она смотрела на меня так, как будто я сошёл с телевизора прямо у неё на глазах, я понизил голос и сказал с улыбкой:
— Здравствуй, Альбина. Я к Маше.
Она в восторге распахнула глаза и закрыла ладонями рот, убрала и прошептала:
— Она обо мне рассказывала?!
— Я рядом сидел, когда ты ей звонила, видел фотку. — Я отвернулся, делая вид, что ищу на доме табличку с номером, чтобы случайно не выдать лицом, насколько мне эта Альбина не нравится. Изобразил лёгкое сомнение и спросил: — Это правильный адрес? У Маши восьмёрка на шестёрку похожа.
— Правильный, правильный! Я ей сейчас позвоню, — она схватила телефон и побежала вприпрыжку к своим подругам, я делал скучающий вид, но прислушивался, хотя это было бесполезно — её голос скакал кардиограммой между шёпотом и писком, разобрать слова было нереально, но восторг читался в каждой гласной.
«Неужели она правда рада? Как-то сомнительно.»
Она продолжала трещать по телефону, я ещё раз постучал в ворота, просто чтобы не стоять столбом, но никто всё равно не открыл. Зато Альбина договорила, подбежала вприпрыжку, схватила меня под руку и объявила как нечто прекрасное:
— Машулька на дискотеке, это близко, мы тебя проводим! — и потащила. Я мягко освободил руку, но она опять в неё вцепилась, и с тем же восторгом, но уже слегка наигранным, спросила: — А как вы познакомились?
— В онлайн-игре, — я ответил чётко по легенде, я столько раз её прочитал, что успел запомнить почти дословно.
— Ну а как именно? — не унималась девочка-вамп, глядя на меня большими честными глазами, накрашенными так сильно, что без косметики я её не узнаю, если вдруг случайно встречу.
«У неё и цвет глаз ненастоящий, это линзы. Выглядит крипотно.»
Она была ненастоящая вся, и её такой сильный интерес к легенде о Честере выглядел подозрительно. Я подумал, что с тех пор, как Маша это написала, могло пройти достаточно времени, чтобы Маша ещё и на словах что-то добавила, что-то такое, о чём я не знаю, поэтому у нас будут расхождения в версиях.
«Это если у меня будет версия. А если её не будет, то проблем не будет.»
— Альбина, имей такт, это личное, — шутливо нахмурился я, от чего она пришла в дикий восторг и захихикала с подскоком и попытками на мне повиснуть. Я опять снял её со своей руки и спросил:
— Далеко ещё?
— Нет, вон она, видишь вывеску синюю? — она указала ненастоящим ногтем на светящуюся надпись «Dance» над железной дверью бывшего дворца пионеров и сегодняшнего, я так понимаю, ночного клуба. Ни разу здесь не был.
Мы купили билет, прошли мимо гардеробной и диджейской, остановились у входа в зал, Альбина тут же повисла на моём плече и проорала в ухо:
— Вон она, вон там! Видишь?
О, да, я видел, её сложно было не заметить. Она перекрасила волосы в чёрный цвет, который блестел и отражал разноцветные пятна светомузыки, и в данный момент как раз поднимала их над головой двумя руками, одновременно разворачиваясь спиной и покачивая бёдрами, полуприкрытыми мягкой тканью блестящей кофты, у которой практически не было спины, только складки на поясе и завязки на шее. Надеть бельё под эту тряпочку было бы нереально, и я ждал, задержав дыхание, когда же она развернётся, чтобы понять, что она решила с этим сделать.
Она никак не разворачивалась, но зато отпустила волосы, они упали на спину, укрыв её всю, а белые руки поднялись, обрисовывая волны музыки, а когда опустились, я остро жалел, что не мне на шею.
«А вот это легко достигается, на самом деле.»
Когда мы проходили мимо комнаты диджея, я видел на двери листок с тарифами, там было скромно. Развернувшись и выйдя в коридор, я немного подышал, приходя в себя и возвращаясь в образ, на всякий случай освежил в памяти легенду и пошёл к диджею договариваться.
Там уже была очередь, которую слегка подвинули за небольшой бонус от всей моей большой души, и даже сказать в микрофон точную фразу диджей согласился, я как раз выходил на танцпол, когда он говорил её.
«Наконец-то ты попалась, маленькая рыжая белочка. Наконец-то. Теперь ты точно не убежишь.»
Я видел её, она стояла там же, почти в центре, у колонны, свет гас, но я хорошо её видел, она сверкала. Рядом с ней стояла подружка, не Альбина, потом подружка ушла танцевать, а маленькая белочка осталась, совсем одна. А потом она меня увидела.
На меня никогда в жизни так не смотрели.
Наверное, так жрецы смотрели бы на статую бога, который сошёл с постамента и посмотрел им в глаза — с мыслью о том, сколько грехов они сотворили, прикрываясь его именем и чувствуя себя абсолютно уверенными в собственной безнаказанности, потому что именно они лучше всех в мире знают, что боги — выдумка людей, их не существует, поэтому им можно приписать что угодно, любые поступки, любые высказывания, любые желания и какие угодно жертвы. А потом пожертвованное забрать себе. И вот, статуя ожила, и жрецы ждут — что же дальше? «Вы задолжали мне жертвенного ягнёнка, ребята»? Или «вы охренели от моего имени такое говорить? Я бы в жизни так не сказал, учите матчасть хотя бы». А может быть, «потанцуем?», вот бы жрецы охренели.
Я шёл к ней, по глазам видя, что она уже поверила в вариант с ягнёнком, и решил её удивить, выбрав другой вариант.
«Потанцуем, малыш. Подними свои белые руки как тогда, а потом опусти мне на шею. Будет круто.»
Чем ближе я подходил, тем меньше мыслей было на её лице, она просто боялась, и совершенно не была мне рада, судя по всему.
«Некоторым легендам лучше оставаться легендами, да? Фиг тебе. Не я это начал. Ты меня в это превратила, ты это и получай. Иногда поводок оборачивается вокруг ведущего, и ведомый мстит за всё.»
Я шёл всё медленнее, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но она смотрела как загипнотизированная, пока я не подошёл настолько близко, что это уже точно было неприлично, тогда она опустила глаза и застыла, как обречённая, принимающая свою судьбу. Я наклонился к её уху, убрал за него растрепавшиеся волосы и сказал:
— Здравствуй, маленькая белочка. Ты думала, я тебя чёрной не узнаю?
— Откуда ты знаешь? — дрожащим голосом спросила она, я усмехнулся — храбрый маленький мышонок, ещё не знающий, что я не ем мышат.
— Глаза открой.
Она поднимала голову так медленно, как будто выходила из транса, я видел, насколько ей страшно, и видел, с каким феерическим облегчением она расслабилась, когда я указал взглядом на её рюкзак.
«Как будто жрецы рассмотрели внутри статуи механизм и осознали, что над ними подшутили другие жрецы, так что кара божья отменяется, они всё ещё неприкосновенны, священны и безнаказанны, какое счастье.»
Белочка смеялась, глаза блестели так, как будто от этого смеха сейчас слёзы польются, мне жутко стало от той силы и власти, которую имеет над ней несчастный блокнот с легендой.
«Чего она так боится? Что нёс этот жрец от имени бога такого, за что бог пропишет ему пресветлых божественных пенделей?»
Она всё ещё смеялась, но мне уже весело не было, я начинал подозревать, что это истерическое, от напряжения, и с той же энергией, с которой сейчас смеётся, она через секунду разрыдается.