У меня даже возмущаться сил не было, и голову держать сил не было, так что я забилась на самое дальнее место, сползла пониже и устроилась поудобнее, точно зная, что мне почти до конечной.
Автобус простоял на остановке ещё почти час, а я, как назло, взяла с собой что угодно, но не взяла ни единой книжки, а интернета в телефоне у меня не было, пришлось слушать музыку.
Рядом со мной села женщина с ребёнком, ребёнок капризничал и толкал ногами всех вокруг, я убрала свой рюкзак под сидение и предложила маме ребёнка уложить его на свои и мои колени, чтобы он помещался. Она сначала отказалась, потом чуть-чуть помучилась и согласилась, но ребёнок пинаться и нервничать не перестал, так что я половину дороги ехала весело и неординарно. Потом мама с ребёнком вышли на своей остановке, на их место сел плечистый мужчина, рядом с которым было ещё неудобнее, но я сделала вид, что сплю и не вижу его, отвернулась к окну и слушала свою музыку. А потом за окном стали мелькать знакомые пейзажи.
«Посёлок.»
Я не любила его проезжать, потому что мы когда-то там жили, очень давно, когда всё было хорошо. А дорога, как на зло, проходила настолько близко к моему старому дому, что я могла из окна автобуса увидеть бывший мой двор. Мне было больно наблюдать со стороны из года в год, как стеклят балконы соседи, как толстеет бабулька с первого этажа и её собака, как растут деревья и как спортплощадку постепенно распиливают на металл, с каждым годом всё больнее. И однажды я решила, что просто не буду смотреть, и стала отворачиваться, когда проезжала это место.
Пытаясь отвернуться, я толкнула соседа, он что-то сказал, но я не услышала — в наушниках грохотала музыка, а переспрашивать я не стала, вряд ли там что-то приятное. Потом музыка прекратилась и телефон зазвонил Альбинкиным рингтоном, я вытащила наушники и приняла вызов:
— Алло?
— Машуль, как жизнь? Ты когда приедешь?
— Да уже почти приехала, через час точно буду. А что?
— Я хочу, чтобы ты меня покрасила! Я сегодня проснулась и подумала — всё, я хочу, у меня горит. Сегодня сможешь? Я всё уже купила.
— Ой...
— Что?
— Слушай, я так устала, сил нет вообще.
— Ой, да ладно тебе! Соберись! Я тебе шоколадку куплю, две куплю. Так что, в шесть?
— Я в шесть только приеду.
— В семь тогда?
— В семь я как раз закончу ужинать и пойду, наверное, спать.
— Ну Маша! — проныла подружка, — ну ты меня любишь?
— Я тебя очень люблю, но я сегодня поспала два часа, и только что отсидела четыре пары, я сейчас очень хреновый парикмахер. Давай завтра?
— Машка, блин, ты меня подставляешь! Я очень хочу! Я уже всем рассказала, что сегодня на дэнс приду чёрная, уже одежду подобрала под цвет, и макияж! Ну пожалуйста!
— Ты хочешь быть цвета ягуара?
Она рассмеялась:
— Я верю в твою пряморукость, ты всё покрасишь как надо! И вообще, кто тебя так утомил? — она понизила голос и протянула: — Честер твой, а? Признавайся, давай. Или вы не виделись? Как-то рано ты едешь, вообще-то. Честер не приехал? Или... никакого Честера изначально не было?
По всему телу прокатилась неприятная, липко-тяжёлая волна страха — мне даже в голову не приходило, что она может меня заподозрить, я не думала об этом. Очень зря.
«Если всё вскроется, будет очень-очень стыдно. Она может растрындеть всей деревне, что я себе парня придумала, мне этого никогда не забудут, и настоящего парня у меня никогда не будет, все будут считать меня странной. Мой одиннадцатый класс превратится в ежедневный конкурс подколов и издёвок. А второй школы здесь нет.»
Я издала нервный смешок и сказала:
— Ладно, давай я приеду, чуть-чуть приду в себя и позвоню, ладно?
— Окей! — пропела Альбина, — буду ждать, пока!
Она положила трубку, я тоже бессильно уронила руку с телефоном — вожделенное свидание с кроваткой откладывалось как минимум на два часа, а ведь счастье было так возможно! Мама сегодня в ночь, дом пустой, еда готова, никто не спросит, почему я в постели средь бела дня или почему у меня глаза убитые, как будто всю ночь читала с фонариком...
«И никто меня не остановит, когда я буду сыпать третью ложку кофе в свою маленькую чашку. Но это всё равно не поможет. Хоть бы руки не тряслись... Хорошо, что я её буду всего лишь красить, перекрасить потом всегда можно. Блин, ну почему именно сегодня...»
Мне стало так себя жалко, и так стыдно перед самой собой за то, что создание Лучезара мне казалось прекрасной идеей, просто гениальной, способной сделать мою жизнь лучше со всех сторон. Из этой глупой ситуации хотелось просто исчезнуть и не существовать вообще, ещё и мимо проплывали панельные стены бывшей моей пятиэтажки. Я очень сильно не хотела заглядывать в окна к папиной новой семье и замечать, насколько подросла герань его новой жены, поэтому свернулась ещё плотнее, делая вид, что сплю.
С закрытыми глазами мир казался медленным и тихим, мне вдруг стало тепло, я расслабилась, а очнулась от громкого чужого голоса совсем рядом, он сказал: «Водитель, на больнице, пожалуйста!», и меня подбросило страхом, что я проехала свою остановку — больница была после моей, то есть, она сейчас!
— Стойте, подождите! — завопила я, вскочила, пытаясь откопаться из своих мятых волос, сказала соседу: — Извините, пропустите, спасибо! — он убрал ноги, я выбралась в проход и опять завопила, чтобы водитель открыл дверь, он поругался, но открыл.
Я выскочила из автобуса, с диким облегчением убеждаясь, что это точно моя остановка и на часах нормальное количество времени, быстро пошла в сторону своего дома, на ходу застёгивая куртку — похолодало. Страх проспать остановку меня так взбодрил, что я почувствовала себя хорошо и легко, даже начала предвкушать, как придёт Альбинка и мы будем трещать до ночи и есть плюшечки в грязной зоне.
«Ага, только в чистой зоне сидеть не будем, потому что как только Альбина станет чистой, обновлённой и великолепной, она убежит со своими новыми подружками на дискотеку. Как будто я не могу с ней туда пойти. Вообще-то, я уже ходила, ничего страшного не случилось.»
Конечно, я врала. Да, мы ходили с Санькой на дискотеку, все ходили, мы не были исключением. Но звёздами танцпола мы вдвоём не были, а Альбинка была, она отличалась от нас, она от природы была другой, и, как будто этого было мало, она ещё и тюнинг себе такой наворачивала, как будто стремилась подчеркнуть свою инаковость всеми средствами. У неё уже было пять пирсингов и две татуировки, они мне очень нравились, но себя представить с чем-то подобным я не могла, как ни старалась. Когда мы с Сашей одевались модно и рисовали себе стрелки до висков, мы выглядели как маленькие девочки, укравшие мамино, а Альбинка в этом выглядела так, как будто в этом и родилась, а умывание это всё просто временно скрывает.
«Мы разные. Но в том и фишка. Да ведь?»
Мне хотелось верить, что да. Но, судя по тому, что она придумала себе парня, лишь бы от нас отделаться и общаться с теми, кто на неё похож, я опять себе врала.
Сзади раздался кодовый свист с переливом, я улыбнулась и обернулась — меня догонял Андрюха, он жил здесь недалеко. За лето он загорел, на смуглом лице издалека сверкали зубы, я тоже заулыбалась шире — ему всегда было нереально не улыбнуться в ответ, он это излучал, как радиостанция Позитив-FM.
— Машэль, ма бэль! Как жизнь? Сюда пойдём, — он хлопнул меня по плечу, с силой обнял, разворачивая туда, куда мне было не надо, но я пошла, прогуляюсь лишний квартал, хоть поговорю с ним, давно не виделись. Он показал мне свой рукав и сказал: — А я тоже батину куртку таскаю.
Я нахмурилась — вроде бы, я уже эту куртку не раз видела.
— Это куртка твоего отца?
— Не, это моя, но он с похмелюги не видит разницы, и не помнит, где свою пролюбил, так что берёт мою и мне доказывает, что это его, а свою я где-то посеял. Так что, покупали как бы мне, но теперь она как бы его. Но, есть свои плюсы, — он хитро улыбнулся и отвернул полу, показывая мне внутренний карман на груди, из которого торчали мятые края купюр, мелких, но много. Я уважительно показала большой палец, он кивнул на магазин, к которому меня притащил: — За хлебом иду. Пойдём со мной, дам откусить.