Мой сын обрадовался констеблю. После просмотра фильма «Детсадовский полицейский»[19] он считал копов крутыми. Они ловят плохих и заботятся о нашей безопасности. Но теперь кто оказался плохим? Неужели отец Бенджи?
Адам посмотрел мне в глаза, и я похолодела. Что такое? Может ли быть еще хуже? Разве мы уже не на самом дне?
— Кэсси, отведи, пожалуйста, Бенджи в кафетерий, — попросила я.
— А мне можно будет съесть пирожок? — спросил он.
— Конечно, малыш, — выдавила я улыбку.
— Он и без того толстый, — проворчала Кэсси.
Я с умоляющим взглядом сунула ей банкноту. Мне хотелось сказать: «Не осуждай меня, пожалуйста. Дай хоть маленькую поблажку».
Констебль Дивайн проводил их глазами и посмотрел на меня.
— Вы что-то хотели… — попыталась спросить я, но слова застряли в горле, как птицы, которые однажды случайно попали в нашу трубу.
— Давайте присядем, — предложил он и повлек меня к стойке со стульями, обитыми бледно-зеленой искусственной кожей.
Сколько же плохих новостей прозвучало здесь, в этих стенах?! Я села прямо, приняв позу «готова к собеседованию», как вчера при разговоре с Карен.
— Завтра состоится слушание о выпуске Джейка Рэмплинга под залог.
— Но его же не отпустят?
Дивайн поморщился:
— Как пойдет. Если решат, что он опасен, то не отпустят.
— А если его освободят, вдруг он придет сюда? И попытается опять напасть на Майка? — Мысль о Джейке, сидящем в тюрьме, была невыносима, но я не могла допустить, чтобы он заколол отца моих детей. — Так насколько реально, что он выйдет?
Я собралась. Я уже научилась внутренне готовиться к удару.
— Мисс Рэмплинг заявляет… Она говорит, что Джейк — сын Майка. Что ваш муж — отец ее ребенка.
Полиция помогла ей найти квартиру на время, пока Джейк находится под стражей. Гостиная с кухонным уголком, узкая ванная и маленькая спальня. Ей это жилье показалось более приемлемым, чем квартиры, в которых они ютились после рождения Джейка. Она мучилась, представляя себе сына, спящего в камере, но переживала бы сильнее, если бы он сейчас был рядом с ней, жалел ее, видел такой — бледной, беспомощной, слабой.
Растянувшись на чужих простынях, более ветхих, чем обычно в отелях, Карен задумалась о людях, которые скрывались здесь до нее, — о жертвах и свидетелях, живших в постоянном страхе. Когда она легла и ее тело приняло горизонтальное положение, тут же нахлынули воспоминания о той ночи. Она включила свет.
В голове как будто показывали кино, которое повторялось снова и снова, но остановить его она не могла. Та ночь изменила ее. Сорок три года, сын — почти студент, и так надраться! Слова застревали во рту… Стопы холодила трава… До этого момента она, в своем коротком платье и с гладкими ногами, чувствовала себя сексуальной, раскрепощенной. По крайней мере, у нее было хоть это, раз уж не удалось получить диплом и сделать карьеру. И она все еще молодо выглядела, в отличие от Джоди, похожей на белый раздутый пудинг, и от Эли, чопорной в мешковатом платье и темных очках, надетых, как обруч, на волосы. Эли всегда была такой: респектабельность среднего класса — внутри; тонкий слой студентки-бунтарки — снаружи; стаканчик-другой — в ночном клубе; румяна и расстегнутая блузка — для танцевальной вечеринки. И он любил ее, каждый раз возвращался к ней, но все же никак не мог оставить Карен.
Майк был словно тень или старая болезнь, о которой иногда забываешь, пока не появляются привычные симптомы. Каждый раз, когда Карен думала, что перевернула эту страницу, когда начинала новые отношения, он снова оказывался рядом.
Карл — электрик, честный и простой. Джим — преподаватель университета, разведенный, с двумя белокурыми дочурками… Конечно, ни один не соответствовал ее идеалу, но у Карен появлялся шанс на семейную жизнь, на собственного мужа вместо ожидания новой подачки со стола Эли. Это напоминало гарем, но Эли не знала, что она — одна из его обитательниц. Переставляла тарелки, не подозревая, что стоит на линии тектонического разлома.
Но как же Карен могла спать с мужем лучшей подруги? Ее личность словно разделилась надвое, и обе половины были автономны. Она любила Эли, всегда заступилась бы за нее, и она же год за годом поддерживала связь с ее мужем. Пыталась прекратить это, начать наконец жить своей жизнью, даже переехала в Бирмингем, но тут Эли пришла в голову эта идея воссоединения. И когда Карен, войдя в комнату, увидела Майка, все снова вернулось.
Темные стороны их душ тянулись друг к другу. Когда в тот день он сказал, что все кончено: «Я больше так не могу, это нечестно по отношению к Эли», Карен почувствовала дикую боль. И она ходила, будто с кровоточащей раной, прикрывая боль смехом и флиртом. Она не могла поверить, что все действительно закончилось. Но Эли на их последней встрече она этого не сказала, сама не зная почему. Может быть, пыталась спасти свою гордость. И всегда они с Майком любили друг друга украдкой, даже еще учась в университете, — ускользали в его комнату, когда Эли уходила в библиотеку.