— А я искал тебя, — добавил Майк. — Всюду искал. Каллум сказал, что ты с Биллом.
Билл. Где же он? Я повертела головой, но он не попадался мне на глаза. Зато попалась Карен с лицом, перепачканным потекшей тушью, испуганным и напряженным.
— Да, — подтвердила я, не потрудившись извиниться. Что-то новенькое для меня.
Я все еще не постигала связи между их бледными лицами, скорой помощью и Мартой, которую несколько часов назад видела довольной и смеющейся.
Джоди сухо и лаконично подвела итог:
— Тебе надо сказать полиции, что ты была с Майком. Всю ночь.
— Почему? — растерялась я.
Она посмотрела на меня, как на дуру:
— Потому что на кону всё, Эли. Наши жизни, наше будущее. Ты не понимаешь?
— Но… но я была с Биллом. Все видели, как мы возвращались вместе.
Майк затараторил:
— Скажи, что находилась здесь, когда кто-то позвонил в полицию… Скажи, что была со мной, а потом вы с Биллом пошли гулять. Ладно?
Но я не понимаю. Почему бы кому-нибудь другому не сказать это? Где ты сам-то был?
Он на мгновение замешкался.
Я же говорил — тебя искал. Всюду тут ходил. Вот в чем проблема.
«Вот в чем проблема». Наверное, они с Каллумом на пару придумали эту фразу. У меня слегка кружилась голова. Но куда же ушел Билл?
— Она ведь не сильно пострадала, да?
Прозвучало очень глупо, но мозг в такие моменты просто отказывается верить в случившееся.
В это время поднялся шум, и кто-то зарыдал. Думаю, Карен, хотя не знаю почему. Никто из нас не знал Марту близко. Она была из самых-самых, а мы — из второго ряда. Даже в таком небольшом колледже существуют своя иерархия, правила, клики.
Я проследила за взглядом Карен и в распахнутых воротах сада Феллоуз увидела двух медбратьев — одного молодого, другого старого, седого. На коленях рядом с ними стояла медсестра. А еще я заметила маленькую белую руку, которая была словно заляпана пятнами синяков. Женскую руку. Мертвую. Промелькнул испачканный грязью белый шелк. И в тот момент все изменилось для нас навсегда.
Глава тридцать первая
Итак, вот что стало с моей жизнью. Муж — на интенсивной терапии, цепляется за существование. Дочь — в том же здании, но на психиатрическом отделении, ей промывают желудок. Бабушка нашла ее без сознания в спальне, рядом валялась вскрытая банка из-под транквилизаторов. Это лекарство мать принимала все мое детство. Оно помогало ей отгородиться от происходящего в нашем доме. Потом я начну винить себя за то, что бросила на нее детей, что вообще мало обращала внимания на Кэсси, которая не выходила из дома, оставалась в пижаме и не принимала душ. Она даже в Интернет больше не заглядывала, такой ядовитой стала жизнь вокруг. И эта жизнь ее отравила.
Врачи сказали, что с моей дочерью все будет в порядке. Доза, которую она приняла, недостаточна, чтобы отказала печень, — по иронии судьбы Кэсси будто пыталась уничтожить орган, который оказался бесполезен для спасения отца. И когда прекратится рвота и девочка достаточно окрепнет, ее можно будет забрать домой. Но забыть то, что она пыталась покончить с собой, будет уже невозможно.
А ведь я всегда гордилась тем, что вырастила замечательных детей. Хотя Кэсси не проявляла выдающихся способностей к учебе, на что надеялся Майк, зато была красивой, пользовалась популярностью в школе, казалась счастливой. Я только теперь поняла слова, которые мне в детстве постоянно твердила мать: «Гордость — это грех». Наказание за него сегодня — узнать, что все, чем я гордилась: брак, долгая дружба, мой дом — обесценилось. Дом все еще стоял, но как будто бы заполненный следами крови, уличной грязи, а теперь еще и рвотой Кэсси.
Мать все отмыла к моему возвращению после бессонной ночи, проведенной в больнице. Она бросила на меня знакомый взгляд: быстрый и испуганный. Так во времена моего детства она смотрела после отцовских приступов ярости и избиений. В этом взгляде читался стыд. Я не сказала ни слова, просто нашла пижамы Кэсси и швырнула их в сумку. Почти все они были слишком открытыми и не подходили для больницы. Но я куплю другие, будет мне чем заняться, пока дочь не придет в себя. Попутно я заметила, что Кэсси сняла со стен все фотографии с Аароном, остались лишь призрачные следы скотча.
Мать подошла, и от звука ее шагов меня передернуло.
— Я и подумать не могла, — сказала она глухо.
— Ты оставила таблетки там, где она могла их увидеть. Все еще сидишь на этой дряни?
— Нет. Много лет уже не принимала их, Элисон. Это старая упаковка. Взяла на всякий случай, если станет совсем тяжко находиться здесь. — Она шумно вздохнула.