После похорон, собирая вместе с матерью его поношенные вещи — свитера с дырявыми воротниками и потертые брюки, — я наткнулась на отцовскую курительную трубку, лежавшую на подлокотнике кресла. В нем он сидел вечерами, щелкая пультом от телевизора, и кричал на нас, если мы проходили мимо или слишком громко разговаривали. Мать сказала что-то вроде: «Он любил эту трубку, смотри не сломай», и тогда меня прорвало. Я обвинила ее в притворстве. Как она могла соглашаться, что отец — хороший человек, после всего, что он сделал?! Как могла слушать то, что говорили в церкви, зная, что наша с ней жизнь зависела только от его настроения и кулаков?! Как будто это не он сломал ей руку и пинал, когда она лежала, полуживая, на полу. Как будто он не оставлял отпечатки ладоней на моих щеках, не швырял в меня кружку с чаем, если ему что-то было не по нраву.
Она отвечала мне в таком же духе. Как я смела явиться и совать нос в их жизнь, порочить отца в день, когда его предали земле?! Тогда я схватила чемодан и, вылетев из дома, бежала оттуда на неудобных высоких каблуках, и мне было плевать, видят ли соседи слезы гнева на моем лице. А потом почувствовала облегчение. Отныне я была не обязана привозить к ней в гости детей, смотреть, как Бенджи взбирается по крутой, опасной лестнице или как Кэсси давится обедом из консервов, приготовленным матерью. Эта страница моей жизни перевернута.
— Прости, мама. Я не должна была всего этого говорить. По крайней мере, не в тот день.
Мать отмахнулась:
— Забудь, Элисон. Сейчас надо думать, как выбраться из нынешней ситуации.
О да, разбираться было в чем! Кэсси вернулась домой из больницы, но отказывалась выходить и с кем-либо встречаться. Моего мужа через несколько дней ждет трансплантация, Джейк все-таки согласился отдать ему часть своей печени, и теперь у того есть смягчающее обстоятельство; и если Майк очухается, я увижу их с Карен в суде. Где мне придется сказать, что мой муж изнасиловал мою лучшую подругу, пока я спала…
Я скажу, что он признался мне, — ведь такую цену я уплатила за его жизнь. Ничего остановить или изменить уже невозможно, почти все мои прежние потуги только ухудшали положение дел. Наконец настало время сдаться. Надеюсь, о моей безумной попытке свалить все на Аарона Карен не узнает. Последняя отчаянная мера. Но результаты теста ДНК заставляли меня взглянуть правде в глаза.
Когда мать пошла на кухню, чтобы приготовить чаи, там зазвонил телефон, и я услышала, как она ответила: «Дом Моррисов». В тот же миг во мне шевельнулось чувство признательности. Я подумала, что мы, вероятно, еще сумеем спасти наши отношения. И если подобные надежды означают, что прежняя Эли не умерла, — возможно, это тоже неплохо.
Мать с обеспокоенным лицом появилась в дверях, прижимая к груди телефонную трубку:
— Это медсестра.
— Что-то с Майком?! — вскочила я.
— Нет, из Лондона. Насчет родов миссис Макинтош.
Конечно, лучше, чем переживать за других, мне следовало бы заниматься собственной семьей. Но я помчалась в Лондон, ведь теперь, когда Карен возненавидела меня, моей самой близкой подругой являлась Джоди. Кроме того, дома оставалась моя мать, которая проследит, чтобы Бенджи вовремя ел и делал домашние задания, и не поверит Кэсси, если та скажет, что не голодна.
Через два часа я уже сделала пересадку с «Лондон Бридж» на «Ватерлоо» и поехала в больницу Святого Фомы.
Первый раз я соврала полиции в двадцать один год, через два дня после ужасной смерти Марты. Да, мы не дружили с ней, но принять, что молодая веселая девушка мертва, непросто. Мы все были в шоке, к тому же через несколько дней нам предстояло разъехаться. В холле университета было столько объятий и слез, в то время пока смущенные родители ждали нас возле перегруженных вещами машин.
Мои отец и мать узнали о случившемся из новостей, и мать позвонила сказать, что они приедут за мной через день. Угрозу отца выкинуть меня из дома и его пощечину она проигнорировала, как обычно и случалось у нас. Все произошедшее будто замели под ковер.
Я сомневалась, что меня захотят допросить. У полиции и так было много хлопот, и все мы уверенно полагали, что, когда окажемся дома — кто в Уэльсе, кто в Суррее, — туда к нам никто не поедет. Конечно, Марту убил кто-то чужой, проникший в колледж, охранявшийся слишком слабо, к тому же в саду не было камер. Возможно, преступник перелез через стену, а поскольку вовсю шел бал, никто ничего не заметил.