Да, прав он оказался – приятного мало.
Показал, что отрезал у меня:
– Вот, – говорит, – смотри какой у тебя аппендикс воспалённый.
Я посмотрел, да, действительно, что-то, похоже, не очень нормальное. Но сосредоточиться на этом не давало продолжающееся неприятное ощущение там, откуда появилась эта вещь.
Может быть, что-то и не так я запомнил, но это «Ах, чёрт, не туда поехало!» мне запомнилось.
Операция закончилась, заштопали, как надо, вставили дренажную трубку и отправили в послеоперационную палату. Нас там оказалось трое. Лежу, скучаю. Вкололи что-то снотворное, кажется, поскольку немного погодя я, всё-таки, заснул. Хоть немного поспал после всех передряг.
Проснулся, глаза открыл. Трубка из живота в баночку убегает, по ней что-то тоже убегает, а по стене ползёт самый настоящий клоп, полный крови, вероятно, моей. Отползался, бедолага. Заходит нянечка, я ей говорю:
– У вас тут клопы.
Она мне:
– Не может быть, это тебе показалось. У нас тут с этим строго.
Спорить я не стал, не такая уж важная проблема для меня, как клопы. Нет, значит нет, хотя я его и видел, и даже убил, и даже клопом пахла рука-убийца. Что я, клопов не знаю? Насмотрелся за свою-то жизнь.
В середине следующего дня меня перевели в общую палату. Пошёл сам, пешком, мелкими шажками, прижав руками правый бок.
Дальше – обычное лежание до выписки. В конце недели, в субботу или воскресенье, я даже бодренько, несколько скоком так, для куража, выходил на первый этаж к приехавшим ко мне родственникам.
Выписали. Швы снимали уже в нашей поликлинике. Как будто всё нормально, но в одном месте, как раз там, о чём тот хирург сказал: «Ах, чёрт..!», шов не стал зарастать, образовался свищ. 27 февраля я обратился к хирургу в 51-ю поликлинику, который назначил меня на УВЧ и УФО, а также попросил поехать в 53-ю больницу, показать шов:
– Они там напортачили, вот пусть и посмотрят, что с этим делать.
Поехал я в 53-ю. Прихожу на приём к хирургу. Смотрю, а это тот же самый, кто меня и резал, Абрамов по фамилии. Осмотрел он мой шов и говорит:
– Да, и кто же это Вам такой шов сделал?
Я говорю:
– Операцию делали Вы.
Он посмотрел документы и пробурчал:
– Да, действительно, я.
Абрамов вместе с медсестрой прочистил мой свищ, чем-то смазал, наложили точечную повязку с пластырем по краям. Потом говорит мне:
– Всё это мог бы сделать и ваш хирург. Теперь такую чистку надо делать через день, да ещё продолжать обработку ультрафиолетом, да ещё, может быть и уколы какие-нибудь поделать, антибиотик, например. Но всё это можно и здесь, а Вам лучше – по месту жительства. Вам ведь сюда с Серпуховской не очень складно добираться. Так что обращайтесь к своему хирургу, он назначит лечение. А записку я ему напишу. Отдадите на приёме.
С этой запиской я пошёл снова к своему хирургу. Он был недоволен, что приходится, как он сказал, исправлять чужие ошибки. Назначил меня дополнительно на уколы, какой-то антибиотик.
Какой это был антибиотик, я уже и не помню. Помню, что первая буква была Л, но это только по зрительной памяти. Врач мог написать так, что и М сначала покажется буквой Л. Начало-то у них одинаковое. Сейчас на букву Л более тридцати антибиотиков. Пусть часть из них относится к лечению других заболеваний, других органов, выпускается только в таблетках или порошках. По моим прикидкам всё равно остаётся не менее пяти, которые вполне могли быть мне назначены. Больше всего, мне кажется, что это лефлоцин или что-то созвучное с этим.. Но теперь уж это всё равно. Можно, правда, это и узнать по журналам процедурного кабинета за февраль-март 1989 года. И только там, поскольку из медицинской карты удалены все страницы моих общений с хирургом. Кто это сделал и когда, теперь уж и не узнаешь, но сделал. Это и по медицинской карте видно, что удалена информация: с последней записи от 27 февраля до следующей после неё 7 апреля, когда я брал справку у участкового терапевта для посещения бассейна.
Да и что тут говорить, ведь я был на больничном после операции сорок дней. И никаких записей в карте не осталось? Я ведь часто бегал в поликлинику, свищ залечивал. Если это так важно для поликлиники или даже хирурга, что пришлось удалять несколько листов из медицинской карты, то, вероятно, могли удалить каким-то образом и записи обо мне в процедурном журнале.
Такое «нападение» на мою медицинскую карту произошло, вероятно, уже после моего обращения к врачу лору. Дело в том, что я почувствовал какие-то проблемы со слухом: немного хуже стал слышать, появился какой-то звон высокой частоты, которого раньше не было. 4 октября с этим мне уже пришлось впервые обратился в лор-кабинет. Врач поставила какой-то неврит со знаком вопроса и направила на аудиограмму. На следующий день аудиограмма была готова. Действительно, звучание высокой частоты, о котором я сказал, на ней отразилось: от частоты в 1000 гц до 6000-8000 гц с максимумом примерно на 4000 гц. По этой аудиограмме было заключение: понижение слуха с обеих сторон по типу нарушения звуковосприятия.