Озеро Рица и ещё одна фотография с теми же людьми. Как они попали в эту пачку? На ней Маринины бабушка Тоня и дедушка Илья. Они часто летом выезжали на отдых во время дедушкиного отпуска куда-нибудь на юг. По путёвке. В то время дедушка работал на какой-то государственной работе. Да он и всё время был на государственной службе. Во время войны, например, он заведовал хлебом по Москве. Бабушка и дедушка в молодости друг друга хорошо знали, в одном дворе жили. Пришлось ей побывать и на свадьбе у Илюши, как она его называла. Потом и сама замуж вышла. Родились у них в семьях дочки, Елена – у Ильи, Ольга – у Антонины. Потом жена Ильи умерла, а Антонина с мужем развелась. Вот через некоторое время и сошлись бабушка и дедушка в семью. Елена и Ольга сёстрами стали, Ольга по отчеству стала Ильиничной с фамилией нового отца. Дедушка Илья умер в 1974 году. В последние годы болел сильно. Больше всего сказалось пребывание его под следствием в течение года во времена Ежова. Но в 38 году Ежова перевели на другую работу, и в связи с заменой этого руководителя (на Л.П.Берию) быстро пересмотрели уголовные дела и большую часть находящихся под следствием отпустили. В их число попал и дедушка Илья. Вышел без зубов, с больным позвоночником и больными ногами. Больше его не трогали, он так и продолжал работать на государственной службе. Был он очень честным. Уж его-то в Москве во время войны знали, кто он такой. И бабушку Тоню тоже знали в прикреплённом магазине, где отоваривали по карточкам. Несмотря на это – всегда только по положенным карточкам и в порядке очереди. Сейчас можно говорить об этом, но кто поверит, что он действительно был исключительно честным. Да, скажут (или подумают), это же ваш родственник, понятно, что вы о нём так говорите. Ну, ничего, нам достаточно самим знать об этом…
Знакомцы на мосту. Мостик этот в посёлке, где наша дача, через речку Березинка. Наш домик-дачка выше на берегу. Это второй берег почти вровень с мостиком по высоте, а другой берег высокий, метров двадцать – двадцать пять от воды. Вера и Коля, дочка и сын, пристрастились рыбачить. В своего дядю Мишу, наверно. Рыба в речке была, но на наживку внимания не обращала. Больше она любила сеть или бредень. Правда, я, будучи студентом, на каникулах тоже бегал с удочкой на утреннюю или вечернюю зорьку. До полного расходования наживки. Но не дал Бог жабе хвоста. Ходили рыбачить и с моим дядей Пашей, когда они с крёстной, моей тётей, в гости приезжали. Рыбачили мы недалеко от пасеки, у леса, где работал отец. Но походы эти по утрам имели совсем другую цель для дяди Паши: рыбалка продолжалась до прихода на работу отца, потом дядя Паша заправлялся медовухой или самогончиком, и мы уже нелегке, без наживки, топаем домой. А в сеть или бредень попадалась довольно крупная рыба. Есть где-то фотография, на которой эту рыбу хорошо видно. Миша тогда устроил рыбалку летом, во время моего отпуска…
А это мы с моим сослуживцем на традиционном сборе картошки. Тоже сотрудник той же ЦАО в Долгопрудном. На картошку вывозили целыми отделами, на машинах. Это если на один день. А то и на одну-две недели, с проживанием в самом совхозе. Денег за работу, конечно, не платили. Так, чтобы еду обеспечить по совхозным ценам. Но оклады наши инженерские сохранялись. Тому и рады. А если бы только совхозная зарплата, то работа была бы в убыток. Как говорил один наш сотрудник, про сенокос в том же совхозе подшефном: «Немыслимая трава и немыслимые расценки». Да и не только в колхоз (совхоз) ездили. Нас бросали и на другой трудовой фронт – на овощебазу. И когда на предприятии работал, а особенно – в учебном институте, вместе со своей подшефной группой. Всегда это было в ночь. Здесь уж точно можно сказать: «Немыслимо дурацкая организация работы на этой или другой овощебазе». Да оно и понятно, чем больше неразберихи и бесхозяйственности, тем выше дом на дачном участке у руководителя базы. Тем и жил, перебиваясь с… на… И это, кроме призыва партии помочь этому руководителю базы, считалось как трудовое воспитание студентов. Какое там воспитание? Они же потом, увидев всё это безобразие, воспитавшись трудом, духовно обнищают. А что важнее? Как же там сейчас-то обходятся, кого воспитывают трудом?..
Дальше подряд несколько фотографий с военных сборов в 72-м засушливом году. Проходили сборы в Горьковской области, в Гороховецких лагерях, давно известных. На их месте уже не песок, а тонкая кварцевая пыль – так сапогами песок перетёрли ещё с Петровских времён. Вот наш строй, будущих инженеров, а по военной специальности – что-то связано с артиллерией. Стоим по росту. Левый фланг – самые длинные. Я по длине – второй. Вообще-то не второй. Вон там, в конце первой шеренги, наш гитарист Володя. Так он повыше будет. Но попал на правый фланг после марш-броска на три километра на третий день сборов. Засуха была по всей России. Жара стояла неимоверная. Так вот для деревенских, как я, бег в сапогах в портянках – дело сравнительно привычное, если портянку правильно намотать. А кто намотал неправильно, тот и оказался на правом фланге, в своих кедах, потому что ноги стёрли. Потом из всех этих правофланговых сделали музыкальную и концертную бригаду, в которую, правда, попал и я. Не из-за мозолей, которые у меня не получились, а из-за номера, который мы с Володей, другим Володей, изобразили. На этой маленькой фотографии мы как раз и выступаем перед солдатами. А номер был по миниатюре М.М.Жванецкого «Где ты был?». Её замечательно исполняли Ильченко и Карцев. Но я миниатюру эту восстановил по памяти, записана она была на гибкой пластинке фирмы «Кругозор». Конечно, весь наш концерт строго рецензировался. Первым слушателем всех номеров, за казармой нашей, был майор Полковников, наш куратор от части (на фото он наши шеренги обходит). При прослушивании нас с Володей майор этот так хохотал, что свалился с табуретки, которую мы ему поставили за нашей казармой. Потом он попросил повторить концерт в расширенном составе слушателей – перед его семьёй (ещё жена и две дочки). Успех повторился. Вот с этим мы и вышли на сцену. А из-за нашего номера куратор наш пропустил крамольную песню – «Не хочу я воевать». После первого выступления песню тут же сняли. Посчитали вредной для наших солдат. Дальше я в воинском облачении с примкнутым штыком и противогазом на боку. На следующей – команда наша на привале. В центре – майор Дятлов, преподаватель военной кафедры нашего института. Артиллерист, но Дятлов – он и есть Дятлов. Фамилия-то досталась не просто так, а за дела его давних предков. Когда мы изучали пушку 45-мм (переход из походного положения в боевое и наоборот), то при поднятом стволе он приказал нам освободить какой-то стопор. В этом случае ствол должен был откатиться назад, даже, получалось, не откатиться, а резко упасть. Хорошо, что мимо проходил офицер части. Успел в последний момент остановить. Прямо как в кино. До взрыва остаётся пять секунд, четыре, три, две, но кусачки вовремя успевают перекусить нужный сигнальный провод. И когда случается посмотреть в кинофильме похожий на это эпизод, всегда вспоминается жаркий 1972-й со всеми вытекающими, и 45-мм пушкой с задранным стволом, который мог буквально через несколько секунд здорово изменить кому-то жизнь, настолько изменить, что вообразить это через столько лет просто невозможно…