Куп постоянно подчеркивал личное отвращение к половой распущенности, а гомосексуальный акт именовал «содомией». Но в качестве главного врача страны он лоббировал законопроекты о медицинском обслуживании гомосексуалистов и проявлял всяческую заботу о них. Он едва поверил своим ушам, когда, выступая перед двенадцатью тысячами геев в Бостоне, услышал единодушные приветственные возгласы: «Куп! Куп! Куп!» «Они так преданно поддерживали меня, хотя я всегда осуждал их образ жизни! Наверное, это потому, что я заявил: я — врач всей страны и пойду к своим больным, где бы они ни были. Я просил проявить к ним сочувствие, просил добровольных помощников позаботиться о них», — вспоминал Куп. Куп никогда не шел на компромисс в своих убеждениях (разве что прекратил употреблять излишне резкий термин «содомия»), но ни один ортодоксальный христианин не удостаивался столь теплого приема среди гомосексуалистов.
И наконец, урок обращения с «не такими людьми» преподали мне родители Мела Уайта. По кабельному телевидению показывали интервью с Мелом, его женой, друзьями и родителями. Замечательно, что жена продолжает поддерживать Мела после развода. Она написала предисловие к его книге и всегда прекрасно отзывалась о нем. Родителям Мела, консервативным христианам, столпам общества (отец Мела некогда занимал должность мэра в родном городе) было не так–то легко смириться с новой ситуацией. После того, как Мел объяснился с ними, они прошли через все стадии шока и отрицания.
В прямом эфире репортер задал родителям Мела вопрос:
— Вам хорошо известно, как отзываются о вашем сыне христиане. Они считают таких, как он, мерзостью перед Господом. А что вы скажете?
— Что ж, — нежным, дрожащим голосом ответила мать, — пусть он и мерзость, он по–прежнему — радость и утешение для нас.
Я запомнил ее слова — высшее, душераздирающее выражение благодати. Так, я уверен, взирает Бог на каждого из нас. Все мы — мерзость перед Господом, ибо все грешники и лишены славы Божьей, но каким–то образом, вопреки всякой логике, Бог любит нас. Благодать твердит нам, что мы по–прежнему радость и утешение для Него.
* * *Пол Турнье писал о своем друге, решившемся на развод:
Не могу одобрить его поведение, ибо развод всегда — непослушание Богу. Я бы предал свою веру, если б скрыл от него это убеждение. Я знаю: и помимо развода всегда найдутся способы решить супружеский конфликт, стоит только поискать эти средства под руководством Бога. Но я знаю также, что такое непослушание не более подлежит осуждению, чем клевета и ложь, чем проявления гордыни, которыми я грешу ежедневно. Мы находимся в разных обстоятельствах, но состояние сердец — одно и то же. Окажись я на его месте, смог бы я поступить по–другому? Отнюдь не уверен. По крайней мере я понимаю, что мне понадобились бы друзья, любящие меня таким, каков я есть, со всеми моими слабостями, принимающие и не осуждающие. Если мой знакомый получит развод, он столкнется с еще большими проблемами, чем те, которые беспокоят его нынче. Ему еще нужнее станет мое участие, и эту поддержку я обязан ему оказать.
Мел в разгар одной из кампаний протеста позвонил мне. Он проводил голодовку, живя в трейлере в Колорадо Спрингс (штат Колорадо), в крайне консервативном районе, который защитники прав сексуальных меньшинств окрестили «нулевой зоной». На стенах трейлера Мел развесил «геедробительные» послания христианских организаций Колорадо Спрингс и просил местных христианских руководителей воздержаться от подстрекательской риторики, поскольку на многие области страны обрушилась эпидемия насилия над геями.
Это были тяжелые для Мела дни. Местные радиостанции произносили в его адрес не слишком завуалированные угрозы. По ночам к его трейлеру приезжали чьи–то машины, гудели, сигналили, не давая спать.
— Один репортер пытается собрать обе стороны для диалога, — сказал мне по телефону Мел. — Он пригласил представителей геев, нескольких священников–лесбиянок из церкви Метрополитен, а также активистов из организаций «В фокусе семья» и «Навигаторы». Не знаю, как все обернется. Я очень устал, ослаб от голода и напуган. Помоги мне!
И я приехал. Из всех моих знакомых только Мел способен организовать подобную встречу. В одной гостиной сошлись представители правых и левых партий, в воздухе ощутимо сгущалось напряжение. Многое мне запомнилось в тот вечер, но одно — главное. Когда Мел передал мне слово, он представил меня, как друга, и кое–что рассказал о наших отношениях. «Не знаю, что именно думает Филип по вопросам гомосексуализма, — сказал он напоследок, — и, по правде говоря, боюсь даже спрашивать. Но я знаю, как он относится ко мне — он меня любит».
Дружба с Мелом позволила мне многое узнать о благодати. Иногда это понятие приравнивают ко всеобщей либеральной терпимости: дескать, мы вполне можем ужиться, несмотря на все различия. Однако благодать — это нечто совершенно иное. Богословские корни этого понятия не позволяют нам забыть о ее высокой цене, о самопожертвовании.
Я видел, как Мел вновь и вновь проявляет благодать по отношению к поносящим его христианам–фундаменталистам. Однажды я решил полистать письма, которые он получал от них, и меня чуть не стошнило. Их послания источали ненависть. От имени Бога авторы этих писем сыпали проклятиями, мерзкими ругательствами, угрозами. Мне хотелось крикнуть: «Прекратите! Мел — мой друг. Вы же его не знаете!» Для тех, кто писал эти письма, Мел был не человеком, а явлением — извращенцем. Наблюдая за борьбой Мела, я лучше понимал, о какой опасности Иисус столь настойчиво предупреждает в Нагорной Проповеди: мы готовы предъявить другому обвинение в убийстве, не видя, сколь убийственен наш гнев. Мы вопим о прелюбодеянии, предаваясь собственной похоти. Когда мир делится на «мы» и «они», благодати в нем делать нечего.
Я читал и письма, пришедшие в ответ на книгу «Чужак у ворот». В основном писали геи, рассказывали о своих судьбах. Как и Мел, многие из них подумывали о самоубийстве. В церкви они встретили осуждение и отвержение. Восемьдесят тысяч проданных экземпляров книги, сорок одна тысяча писем читателей — разве эти цифры не говорят о том, как гомосексуальная община истосковалась по благодати?
Я наблюдал и за тем, как Мел пытается заново выстроить свою карьеру. Лишившись прежних клиентов, он потерял и почти все доходы. Из прекрасного дома переехал в небольшую квартирку. Теперь, в качестве «служителя справедливости» церкви Метрополитен, он большую часть времени посвящает работе с группами мужчин и женщин гомосексуальной ориентации, и эта работа, мягко говоря, не увеличивает его популярность в евангельских кругах.
Сама идея «гомосексуальной церкви» кажется мне нелепой. Однако я общался с непрактикующими, то есть соблюдающими целомудрие гомосексуалистами, которые мечтали бы, чтобы их приняла «нормальная» церковь, но таковой не находится. Очень жаль, что все приходы, которые я посещал, отрезают от себя духовные дары этих христиан. И жаль также, что церковь Метрополитен (как мне кажется) излишне сосредоточена на сексуальных проблемах.
Именно по этому поводу у нас с Мелом возникли разногласия. Многие его решения я никак не могу одобрить. «Однажды мы окажемся по разные стороны баррикад, — предсказал он несколько лет тому назад. — И что тогда станет с нашей дружбой?»
Помню нелегкий разговор в кафе, состоявшийся после моей поездки в Россию. Я так и лопался от новостей: падение коммунистической системы, чуть ли не треть мира заново открывает для себя христианство. Я хотел передать Мелу невероятные речи, услышанные из уст Горбачева и генерала КГБ. Редчайший миг благодати в столетие, которое так редко видело ее проявления!
Однако у Мела совсем другое было на уме.
— Ты поддержишь мое рукоположение? — спросил он. В тот момент мне и дела не было до гомосексуализма, да и вообще до сексуальных проблем. Меня волновало падение марксизма, окончание холодной войны, уничтожение Гулага.
— Нет, — не задумываясь особо, ответил я Мелу. — Учитывая твою биографию и тексты посланий апостолов, я никак не могу признать тебя годным. Если бы я участвовал в голосовании, я бы голосовал против.
Немало месяцев потребовалось нашей дружбе, чтобы залечить нанесенную этим разговором рану. Я отвечал искренне, без уловок. Но Мел воспринял откровенность как проявление личной враждебности, отвержения. Теперь я пытаюсь поставить себя на его место и понять, насколько трудно было ему оставаться другом человека, пишущего статьи для журнала «Христианство сегодня» и выступающего от имени евангельской конгрегации, причинившей ему столько боли. Не легче ли было Мелу окружить себя исключительно единомышленниками?
Воистину наша дружба сохраняется благодаря благодати, исходящей в первую очередь от Мела, а не от меня.
* * *Могу себе представить, какие письма я получу в ответ на этот рассказ. Гомосексуализм — острая тема, и обе стороны реагируют с пристрастием. Консерваторы разнесут меня за потакание грешнику, либералы — за то, что я не разделяю их позиции. Кстати, я все время говорю не о своем отношении к гомосексуальной практике, а только об отношениях с гомосексуалистом. Я привел в качестве примера свою дружбу с Мелом Уайтом, сознательно избегая определенных тем, потому что наши отношения превратились для меня в постоянное, напряженное размышление над вопросом о том, как «с точки зрения благодати» мы должны относиться к непохожим на себя.
В любой области жизни резкие и глубокие различия становятся своего рода «тестом на благодать». Кому–то приходится искать способы примириться с фундаменталистами, которые обижали их прежде. Уилл Кэмпбелл взял на себя миссию примирения с куклуксклановцами. Белые и афроамериканцы сближаются вопреки очевидным различиям. Чернокожим приходится решать запутанные отношения с евреями и выходцами из Азии.
Гомосексуализм — особый случай, поскольку здесь речь идет не только о культурных, но и о моральных расхождениях. Веками Церковь смотрела на гомосексуальную практику как на один из отвратительнейших грехов. Теперь возникает вопрос: «Как обходиться с грешниками?»
Стоит припомнить, какие перемены произошли у меня на глазах в евангельской церкви в вопросе о браке — хотя и по этому поводу Иисус высказывался вполне однозначно. Нынче развод не приводит к отлучению, изгнанию из прихода, осмеянию и поруганию. Даже те, кто считает развод грехом, научились принимать грешников, обращаться с ними любезно, а потом — и с любовью. Другие грехи, о которых Библия говорит столь же отчетливо — алчность, например — вообще стали чуть ли не нормой жизни. Мы научились принимать человека, даже если не все поощряем в его поведении.
Изучая жизнь Иисуса, я понял: любые препятствия, какие нам приходится преодолевать в общении с «непохожими на нас» — пустяки по сравнению с той дистанцией, которой пренебрег святой Господь, обитающий в Святое Святых, возжигающий молнии на вершинах гор, когда Он сошел с небес и стал человеком.
Блудница, жадный деляга, женщина, одержимая бесами, римский солдат, самарянка с «нечистой» болезнью, другая — с пятью мужами… Не диво ли, что Иисус водил дружбу с подобными грешниками? Гельмут Тилике писал:
Иисус смог полюбить проституток, вымогателей, бандитов… Он сумел это сделать, потому что сквозь грязь и корку порока Его глаза различали божественную природу каждого — каждого! — человека… Главный и первый Его дар нам — новое зрение…
Проявляя любовь и участие к падшим, Иисус видит в любом человеке заблудшее дитя Божье. Он видит дитя, любимое Отцом, о котором Отец плачет, ибо дитя впало в грех. Иисус видит человека таким, каким создал и предназначил ему быть Бог. То есть сквозь поверхностный слой грязи Он видит подлинное «я» человека. Иисус не отождествляет человека с его грехом. Он видит в грехе нечто чуждое, не связанное неразрывно с самим человеком, от чего человека надо освободить, чтобы вернуть ему исконное «я». Иисус мог любить людей, потому что умел разглядеть их под слоем наружной грязи.
Мы омерзительны, но мы — радость и утешение Божье. Всем нам, христианам, нужны «очи, исцеленные любовью», чтобы различить в другом человеке объект той же благодати, какую Господь столь щедро изливает на нас. «Любить человека — значит видеть его таким, каким предназначил ему быть Бог», — писал Достоевский.