— Какая фишка?
— Вы, частенько, чтобы выловить всю банду, до поры до времени никого не трогаете и допускаете продолжать совершать преступления. Между прочим, пока длится такая операция, часто гибнут лучшие менты и невинные люди. А в итоге, наш гуманный суд, выносит такие приговоры, что, такие как ты, жалеют, что преступников задержали, а не пристрелили. У них, видите ли, главное не наказание, а неотвратимость наказания.
— А у тебя есть другая идея?
— Есть. — Сидор улыбнулся. — Надо ввести закон, по которому за каждое совершенное преступление, государство должно выплачивать потерпевшей стороне компенсацию. Поймали бандита, значит, государство взыщет с него свои убытки, а не поймали, значит останется в убытке. В этом случае, я думаю, что в милицию всякую шушеру набирать не будут. Да и гарантия для граждан будет не словесная, а материальная.
— Никто такой закон вводить не будет. — Усмехнулся старлей. — Хотя в этой идее что-то есть.
— Есть в этой идее что-то, или нет, не нам решать. — Высказал свое мнение Иван. — Наша задача нейтрализовать Гвоздя, чтобы он нам не мешал. Тем более, что ты, — он ткнул пальцем в Иванова, — почти готов убить его.
— А-а-а! — Опер махнул рукой. — Делайте что хотите, только не давайте ему по мобильнику звонить.
— Мобильник мы себе заберем. — Сказал Никанор и повернулся к Сидору. — Ну что, братишка, пошалим?
Сидор расплылся в улыбке и кивнул на дверь. Домовой глянул на нее и покачал головой.
— Не-е-е, братишка. — Он хитро прищурился. — Пошли через стену, в обход, а ты, Семен, сломай ему замки на дверях и движок, чтобы не смог удрать от правосудия.
Гвоздь сидел в машине и, глядя на здание милиции, лениво потягивал пиво из банки. Объекты находились внутри, а остальное его не интересовало. Он должен следить, чтобы они не покинули здание до приезда боевиков. Задание муторное, поэтому, пока объекты ездили в Текстильщики, Гвоздь затарился провизией и пивом.
Он опустил стекло двери и швырнул, пустую банку на газон. Некоторое время разглядывал, как она лежит, потом закрыл стекло и вынул из кармана пачку сигарет.
Гвоздем его прозвали еще в детстве. Во-первых, у него была фамилия «Гвоздев». Во-вторых, он ко всем цеплялся, как гвоздь. Ну, а в-третьих, если быть последовательным, то он был слишком острым, и при любой возможности, любил подколоть собеседника, даже если тот был его начальником. За это, он часто получал от сверстников, но так и не изменился. Зато научился драться. Его заметили. Не те заметили, кто по должности должен замечать таких подростков, а те, кто любит таскать каштаны из огня чужими руками. Для начала научили курить и выпивать. На день рождения подарили выкидной нож. А, когда он, по мнению своих новых друзей, стал настоящим мужчиной, его взяли на первое дело. Дело было плевое. Всего-то делов, так это стоять на стреме, пока старшие лезут в магазин. Правда произошла накладка. В магазин, где уже были его подельники, стал стучаться какой-то алкаш. Как Гвоздь его прозевал, он до сих пор не может понять. Как в руке оказался нож, и как он пырнул алкаша, этому тоже нет объяснения. Его братва, на следующий день, отправила Гвоздя в Москву, к своему шефу. Тому нужны были отморозки, и он собирал их за пределами Московской области, куда смогла дотянуться его лапа.
Гвоздь закурил и откинулся на сидение.
Немного позже, он понял, почему шеф собирает отморозков по всей стране. Все было очень просто. Дело в том, что в России, жизнь была только в столице. Все внимание концентрировалось только на Москве. Звезды, гламур, Дума, правительство, Рублевка и т. д. и т. п. Вся остальная страна вела войну за выживание. Воевали с самыми неожиданными противниками. С коммунальными службами, с морозами, с электрокомпаниями, со своими чиновниками, с дорогами. Легче перечислить то, с чем не воевали. Почему легче? Да потому, что у периферии не было только одной проблемы: избытка денег. А вот в Москве! О! Москва! Если в Москве на час отключали холодную или горячую воду, то вся страна поднималась на уши. Если в Москве выключалось электричество, то летели головы. Если в Москве вовремя не включалось отопление, то возбуждались уголовные дела. Да что отопление! Снегопад в Москве, рассматривался в СМИ, пострашнее, чем наводнения в Краснодарском крае или обледенелые отопительные системы на дальнем востоке.
Гвоздь хмыкнул и, опустив стекло, метнул окурок к банке. Потом он подумал и взял с сиденья пакетик сухариков.
Вот шеф и собирал отморозков, чтобы в случае нужды, для дела, попугать москвичей. Для этого достаточно разгромить кавказцев на рынке, или устроить разборки между футбольными фанатами, или устроить погром на кладбище. Да мало ли устрашающих акций, которые можно организовать, имея деньги и связи? На периферии, такие акции не достигают того эффекта, который нужен. Это события в Москве транслируются подробно, а периферийные только выборочно. Да и кого испугает, скажем, взрыв на площади Мухосранска?
Гвоздь отложил сухарики и взял банку пива. Он высунул руки на улицу, ловко открыл банку и, усевшись поудобнее, стал пить пиво.
— Здорово, Гвоздь! — Раздалось с заднего сиденья.
От неожиданности, Гвоздь поперхнулся и закашлялся, обильно поливая пивом, свои штаны.
— Вот учу я тебя, Сидор, учу, а толку ноль. — Раздался другой голос, отчего у Гвоздя пошла пена из носа. — Когда ты, братишка, с кем-то здороваешься, значит, ты желаешь ему здоровья. Так?
— Ну, так. — Сказал Сидор.
— А здоровье надо желать от чистого сердца, от души, так сказать.
— Ну? — Сказал Сидор.
— Вот тебе и ну. Ты точно хочешь ему крепкого здоровья?
— Да на фига он мне нужен. — Возмутился Сидор. — Это так, дань вежливости.
— Ну, в этом случае, поприветствуй его.
— И чего это даст? — Спросил Сидор.
— О! В этом-то все дело! — Ответил второй голос. — Когда ты приветствуешь человека, то делишься с ним своим настроением. Какое у тебя настроение, это не имеет значения. Если плохое, то делишься плохим, а если хорошее, то делишься хорошим.
— Ну, Никанор! — Сидор смотрел на брата восхищенным взглядом. — Ты гений!
— Да, ладно. — Никанор засмущался. — Чо уж там.
— Ну, я попробую? — Предложил Сидор.
— Давай. — Разрешил Никанор.
— Привет, Гвоздь. — Поприветствовал Сидор.
Гвоздь перестал кашлять, вынул пистолет с глушителем и выстрелил в Никанора, а потом в Сидора, сидевших на заднем сиденье.
— Не понял? — Никанор посмотрел на Сидора. — О-о-о! Братишка! Какое у тебя хреновое настроение!
— Да, вроде бы, ничего. — Сидор стал себя ощупывать.
— Это сейчас ничего, — пояснил домовой, — потому что все плохое, похоже, ты ему отдал, когда поприветствовал его.
— Ну да? — Не поверил Сидор, но все равно заулыбался, оттого, что так ловко избавился от негатива.
Гвоздь стрелял в них, пока не кончились патроны.
— Ну, что, стрелок? — Никанор пригладил бороду. — Патроны хреновые?
— Да вроде бы нормальные. — Ответил за Гвоздя Сидор. — Сиденье попортил, и стекло заднее продырявил.
— А-а-а. — Протянул Никанор. — Значит, стрелять не умеет. А говорят, что легендарная личность.
— В-в-вы кто? — Спросил Гвоздь, тараща на них глаза.
— Мы, братья-близнецы! — Гордо выпалил Сидор. — Только он старше меня на семь лет.
— На семь с половиной. — Поправил Никанор.
— Не мелочись, братишка.
— Ка-ка-какие близнецы? — В душе у Гвоздя стала зарождаться паника.
— Однояйцовые. — Усмехнулся Никанор.
— Эй, братишка! — Сидор возмутился. — Ты за себя говори, а не за всех.