Друзья молча согласились и заработали челюстями. Минут десять прошло в тишине. Эхо тоже закусывало. Это было видно, по периодически пропадающей провизии, особенно из рук гнома и Бояна.
Когда друзья насытились, Никанор прибрал остатки и отнес угощение к кустам.
— Пусть зверюшки полакомятся. — Объяснил он.
Возражать никто не стал. Диоген подогнал печь к входу в ущелье, чтобы на обратном пути, не утруждать, лишний раз, ноги. Еще раз осмотрелись кругом, установили, кто за кем идет, и как будет действовать, и тронулись в путь.
Ущелье действительно, как предупреждал Боян, было очень длинным и очень узким. Хорошо, что они оставили печь перед входом в ущелье, а то, пришлось бы возвращаться, потому что здесь не только русская печь не продерется, но и голландка не пройдет. За два часа, они прошли только треть пути, как сказал Боян. Даже успели привыкнуть к эхо, которое, поначалу, доставало их своим оригинальным отголоском. А чтобы его не провоцировать, старались не издавать шума. Правда, это удавалось только первые полтора часа. Потом Диоген стал сдавать. Он запыхтел, начал шаркать ногами, чем вызвал неудовольствие эхо, а последние десять минут, заметно отстал от основной группы.
— Что ты так шаркаешь? — Никанор повернулся к, отставшему от группы, Диогену. — Все эхо распугаешь.
"Твою мать!" — Откликнулось эхо.
— Сандалии жмут. — Пожаловался гном.
"Мать их!" — Подтвердило эхо.
— Надо было кроссовки одеть, а не выпендриваться.
"Едрёныть!" — Понеслось по горам.
— Да я не выпендривался. — Диоген вздохнул. — Это жена мне подсуропила. Говорит: "В такую великую столицу едешь! Оденься поприличнее. Я тебе модельные плетенки приобрела". Ну и всучила эти сандалии, а они мне малы.
"Мать их!"
— Сказал бы ей, что малы.
"Мать ее!"
— Сказал, а что толку. — Диоген в сердцах махнул рукой. — Она говорит: "Чем теснее обувь, тем благороднее поступь! Не оденешь — закачу скандал!"
"Ни хрена себе!" — Обалдело эхо.
— Это аргумент! — Согласился Никанор, не обращая внимания на горные отголоски. — А ты сними их, тебе легче будет.
"Не хрен делать!" — Согласилось эхо.
— Носки раздеру о камни, а за носки, она меня убьет.
"Ох, мать твою!" — Изумилось эхо.
— Заботится она о тебе. — Посочувствовал домовой. — Значит любит.
"Твою мать!"
— Еще как любит! Души во мне не чает! — Похвастал Диоген.
"Ну, загнул!" — Хохотнуло эхо.
— Это она тебе сама сказала? — Спросил Семен.
"?" — Насторожилось эхо.
— Не говорила. — Ответил гном. — Она редко говорит. Она, в основном, орет и визжит. А как она меня лупит! — Он закатил глаза и зацокал языком. — Бывает ногами, и бывает по животу.
"О, Ё-о-о!" — Ужаснулось эхо.
— Ну, если бьет, значит точно, любит. — Подытожил Никанор.
"А хрен ли!" — Поскакало по горам эхо.
Все затихли, завидуя Диогену, только модельные плетенки шаркали, приглашая эхо к диалогу. Правда, длинного диалога не получилось. На все приколы эхо, плетенки отвечали нудно, буднично и однообразно. Никакой инициативы или полета мысли у модельной обуви не наблюдалось. Наконец эхо не выдержало такого издевательства и со злорадством заметило:
— Кстати! Не мешало бы помянуть обувку вашего гнома.
— В каком смысле? — Не прекращая движения, спросил Брыня.
— В заупокойном. — Хихикнуло эхо.
— Не понял? — Витязь остановился, потому что действительно не понял.
Все, по очереди ткнулись в него, и тоже остановились, задрав вверх лица.
— А чего, тут, непонятного? — Эхо тоже остановилось. — Через двести метров, вашему гному, ноги откусят. Можете спросить своего дудочника.
Друзья посмотрели на Бояна. Тот, как-то сразу посерел лицом и кивнул, подтверждая то, что сказало эхо.
— А почему, только гному, ноги откусят? — Брыня хотел докопаться до истины.
— Потому что он идет последний. — Объяснило эхо. — Первых сожрут, а на гноме аппетит испортится.
Диоген, по своей врожденной привычке, хотел, было возмутиться намеку эхо, что он, якобы, не вкусный, но его опередил Никанор.
— Это почему же, на Диогене, аппетит испортится? — Потребовал он ответа. — Он, у нас, очень даже аппетитный.
— Не верю!!! — Голосом Станиславского, ответило эхо. — Хорошая еда, не шаркает, как старая, костлявая кляча.
— А ну, цыц! — Рявкнул Брыня. — А то всем, сейчас, по ушам.
— Да. — Всхлипнуло эхо. — Меня обидеть дело не хитрое. Любой поэт знает, что эхо пугливое. Я вот посмотрю, что ты, через двести метров, про уши скажешь.
— А что там, через двести метров? — Спросил витязь.
— А я почем знаю? — Искренне ответило эхо. — Пещера там. Рычит кто-то. Я туда не суюсь. Там глухо, как в психиатрическом изоляторе. Даже шагов не слышно. Но если судить по рыку, то зверюга знатный.
Боян кивнул головой.
— Да! — Вспомнило эхо. — По ночам, этот тип летает.
— Только этого нам и не хватало, — намекнул Никанор, — чтобы этот проглот еще и летал.
— Тихо, говорю! — Осадил Брыня. — Значит, летает? И ты не рассмотрело, кто летает?
— Ну, ты дед, ва-а-аще! — Возмутилось эхо. — Я, что, тебе, дальнорукий? Я в близь-то, ни хрена не вижу. Я, все больше по слуху и на ощупь. А он по ночам летает. Надоел, гад. Крыльями хлопает, а я боюсь ответить.
— А тебе-то чего бояться? — Хмыкнул Никанор. — Ты же эхо.
— Да знаю, что эхо, а все равно страшно. — Оно перешло на едва слышимый шепот. — А вдруг, это чудище, эхами питается? Что-то ему надо жрать? Туристы сюда редко забираются.
— Хорош базарить! — Брыне надоело. — Значит так. Я иду первый, а вы все, через сто метров за мной.
Он не стал дожидаться ответа и пошел вперед. Все остальные, включая эхо, стали считать Брынины шаги. Спорить с витязем, перед битвой, не решился даже Никанор. У каждого в голове сидела только одна загадка: "Рычит и летает, но не колибри?". Отсчитав сто Брыниных шагов, друзья сбились в кучу, чтобы в случае чего, зверюга подавилась, и мелкими, но твердыми шажками, двинулись за вожаком.
Брыня подошел к входу в пещеру. В глубине пещеры была такая темнотища, что любой афро-американец позавидовал бы.
Когда в инструкции, для пользования электрической лампочкой, пишут, что ее нельзя засовывать в рот, весь мир принимает это, как аксиому. Русскому надо проверить и, если удастся, то опровергнуть. Даже, когда хирург, вынет у него изо рта эту лампочку, чуть не разорвав до ушей щеки, он сомневается, что лампочка не вынимается.
Когда на скамейке висит табличка с предупреждением, что она покрашена, только русский отваживается сесть на нее, или, в крайнем случае, провести по скамейке пальцем.
Когда осиное гнездо гудит, только русский ударяет по нему палкой, чтобы увидеть нарушителей спокойствия.
Только русский проверяет величину злости собаки во дворе; кормит зверей, когда запрещено это делать; заходит, где посторонним вход воспрещен; пьет все, что горит.
Брыня был русским человеком. А что делает русский человек, когда ему говорят, что из этой пещеры кто-то выскочит и его сожрет? Правильно! Он немного подождет и, не дождавшись, кинет в темноту пещеры камень. Что витязь и сделал, предварительно засучив рукава, чтобы не мешали.
Из пещеры раздался недовольный предупредительный рев. Брынины друзья, которые тоже считали себя русскими, ускорили шаги, чтобы не прозевать того, кому Диоген испортит аппетит.
Рев не прекращался, а наоборот, усилился.
— Выходи, вражина, и покажи свои уши!!! — Рев Брыни, пожалуй, был посильнее хозяина пещеры.
Тот тоже заметил это. Рев прекратился. На смену ему пришла дрожь земли. В пещерной темноте ничего не было видно. Оставалось только гадать о том, что там происходит. Или там кто-то пляшет, или бегает, или трясется от испуга. Даже эхо, превозмогая страх, подобралось поближе.
— Ну, что он там тянет? — Шепнуло оно. — Скорей бы уж показывал свои уши. Мочи нет ждать.
Дрожь земли усилилась. Послышался отдаленный топот. Кто-то увесистый, несся на встречу любознательным друзьям. Все, с огромным нетерпением, ожидали развязки, изредка поглядывая на вставшего, на носочки, чтобы лучше видеть, гнома. Их нетерпение проникло в пещеру и, похоже, насторожило того, кто только что рычал и рвался на выход. Топот стих и только редкий треск под чьими-то ногами, то ли устилавших пол пещеры веток, то ли костей, то ли камней, указывал на то, что к выходу кто-то крадется. Вскоре, в темноте пещеры, в самом центре, показалось расплывчатое темное пятно. Стало ясно, что развязка близка к финалу. Друзья придвинулись поближе к выходу из пещеры, чтобы покончить с неизвестностью раз и навсегда.