Такого анализа истории заселения края бурятами, как это сделал М. Н. Мельхеев, никем не проводилось. Из анализа можно видеть, что движение в Приангарье племен, которые позднее вошли в состав бурятского народа, происходило с востока. Оно сопровождалось вытеснением и ассимиляцией тюркских племен, что и выразилось в значительных заимствованиях из тюркских языков. Заимствованными оказались и географические названия, которые вместе с исконно бурятскими (монгольскими), несомненно, и ныне бытуют у бурят. Эти названия вошли в этнонимы бурятских родов, сохранились в названиях поселений, гор, рек. Их так много, что они создают широкую основу для общего вывода о значительных тюркских заимствованиях в бурятском языке.
Взгляды М. Н. Мельхеева о пришлости бурят в Прибайкалье и вытеснении ими тюркских племен создают основательную историческую платформу для концепции, согласно которой слово «байгал» выводится из тюркских языков.
Аналогичные взгляды на историю заселения древними племенами районов Приангарья развивает Т. М. Михайлов{142}, исследовавший названия Усть-Ордынского Бурятского автономного округа Иркутской области. Он считает, что многие названия в округе имеют культовое (религиозное) происхождение, и полагает, что, например, долина реки Куды (от тюркских слов «кудай», «худай» — «бог») считалась священной еще в глубокой древности. Тюркоязычные курыканы поклонялись ей так же, как и предки якутов, ушедшие на север, и предки современных бурятских родов — эхиритов и булагатов. И далее исследователь пишет: «В процессе «монголизации» Кудинской долины, длившейся, вероятно, не одну сотню лет, бытовавшие прежде религиозные культы не были уничтожены, а были приспособлены к нуждам пришельцев. Постепенно, по мере формирования бурятской народности значения тюркских апеллятивов… забылись местным населением, но сами эти слова сохранились как топонимы».
Иногда высказывается мнение о том, что буряты пришли в Прибайкалье с запада. Так, Т. А. Бертагаев полагает, что они произошли от племени саянто, родственного сяньбийцам{143}. Это племя было некогда отброшено в верховья Енисея. В последующем, в разное время й в течение многих веков, буряты продвигались на восток, к Байкалу. Здесь они встретились с родственными им курыканами, которые частично, как и часть бурят, ушли впоследствии на север к якутам.
На формирование бурятской народности влияли взаимоотношения не только между монголами и тюрками, но и между монголами и эвенками. Еще историк Н. Н. Козьмин отмечал «смешанный» состав бурят, наличие в их среде элементов этнических групп других народов. По мнению современных исследователей{144}, этнические и языковые взаимодействия между монголами и эвенками имели существенное значение для процесса формирования бурятской народности. Анализируя языковые взаимовлияния, И. Д. Бураев, например, считает, что интенсивное совместное употребление эвенкийского и монгольского языков привело к поглощению первого. Монгольский язык, вытеснивший предшественника, сохранил в основном свою лексику, фонетику и грамматический строй, но в то же время приобрел ряд новых отличительных свойств под влиянием эвенкийского языка. Этот фактор сыграл существенную роль в процессе образования нового самостоятельного языка — бурятского. Только с учетом данного обстоятельства, заключает И. Д. Бураев, носителей современного бурятского языка можно рассматривать в качестве аборигенов края.
На зависимость формирования бурятской народности от ассимиляции тунгусских племен указывают не только данные лингвистики, но и другие факты, прежде всего вхождение групп эвенков в состав бурятских родов. Это подтверждают и антропологические данные, свидетельствующие о сходстве бурят в этом плане с эвенками (единый байкальский расовый тип) и различии их с монголами, относящимися к центрально-азиатскому типу{145}. Об этом же говорят факты существования среди бурят этнической группы хамниганов. В одних случаях хамни-ганов (например, проживающих в бассейне Онона) можно рассматривать как омонголившихся эвенков, в других (проживающих в бассейне Джиды) — как обурятившихся эвенков{146}.
Взгляды о существенном влиянии тунгусских племен на формирование бурятской народности продолжают привлекать внимание историков. Так, эти вопросы подробно рассмотрел Д. Д. Нимаев{147}. Он прежде всего обращает внимание на численность народов. К началу XVIII в. эвенков насчитывалось 36,2 тыс. человек, бурят — 27,3 тыс., якутов — 28,5 тыс. К концу XIX в. соотношение резко изменилось — численность тунгусов составила 61 тыс., бурят — 288 тыс., якутов — 226 тыс. Наметился застой в демографии тунгусов и, с другой стороны, скачкообразный рост численности бурят и якутов. Можно полагать, что уменьшение численности тунгусов связано с последствиями опустошительных эпидемий, но в то же время нельзя объяснить рост численности бурят и якутов только за счет естественного прироста. Очевидно, делает заключение Д. Д. Нимаев, значительная часть тунгусских племен оказалась ассимилированной. Он также напоминает о наблюдении П. С. Пал-ласа, который еще в XVIII в. заметил, что конные тунгусы мало отличаются от бурят, что их язык, одежда, образ жизни перемешались с бурятскими. Это говорит о том, что уже к приходу русских тунгусские племена находились в стадии сильного смешения с бурятами. К тому же процессу смешения способствовала ясачная политика царского правительства. Ясак, налагаемый на тунгусов, порою был в пять раз выше ясака бурят, поэтому тунгусы охотно причисляли себя к бурятам. Экономическое благополучие ценилось ими намного выше этнической принадлежности. И так велось еще с древности. Далее Д. Д. Нимаев обращает внимание на некоторые бурятские обычаи и особенности материальной культуры (охота на медведя, существование у эхиритрв в качестве тотема пестрого налима, обитавшего в береговых расщелинах Байкала, геометрически простые узоры в орнаменте рисунков, наносимых на одежду, меховые мозаичные ковры-хубсары, сшитые из небольших кусков камуса, поршневидная обувь), свидетельствующие о влиянии культуры таежных охотников и рыболовов на культуру степняков-скотоводов. Все это говорит о том, что этническую специфику бурятской народности во многом определяет наличие в ее составе довольно мощного субстратного компонента тунгусского происхождения.
Вместе с тем целый ряд исследователей обращает внимание на влияние тюркских народов на этногенез бурят.
Д. С. Дугаров{148} рассмотрел легенду о возникновении тотема лебедя среди бурят, имена персонажей в легенде, особенности орнамента женских костюмов и пришел к общему выводу об этнической близости ряда бурятских племен и родов к тюркскому, а не к монгольскому этносу.
Согласно крупному обобщению по этногенезу бурят, выполненному Д. Д. Нимаевым{149}, буряты как народность сложились из различных этнических групп — монгольских, тюркских, тунгусских, самодийских и, возможно, других. Наиболее ранние связи предков бурят прослеживаются с тунгусскими племенами, когда те и другие жили в лесах. «Не менее тесные этнические связи существовали у предков бурят с тюркскими племенами. Многое из тюркского культурного наследия является общим достоянием всех монгольских народов. Вместе с тем в языке и культуре бурят явственно проглядываются черты, присущие только им. Это, с одной стороны, могло быть результатом тесных контактов с предками современных тюркоязычных народов Южной Сибири и якутов в более позднее время. Наряду с этим есть факты, свидетельствующие о непосредственных связях бурят с древнетюркскими племенами, восходящих, вероятно, к эпохе курумчинской культуры. Так, тюркские по происхождению компоненты прослеживаются в составе практически всех основных этнических групп бурят, но особенно западных».
Заключения об аборигенности или пришлости разных народов Центральной Азии могут подкрепляться антропологическими свидетельствами, в частности данными о распределении монголоидных и европеоидных черт, о составе крови, о строении зубов у древних и современных народов.