В связи с последним необходимо сказать, что неудачными оказываются и попытки отыскать этимологические корни слова. Одну из таких попыток предпринял Г. В. Ксенофонтов{198}, который полагал, что слово восходит к эвенкийским «орон», «уран» — «олень» и родственно с «оронкон» — «олененок». Неудачность этой попытки состоит в том, что в эвенкийском языке существует слово «уранкай» — «человек». Оно, как и якутское «ураангхай», встречается только в фольклоре и употребляется как самоназвание группы горно-таежных охотников Забайкалья и Приамурья{199}. И совершенно не ясно, какому языку оно первоначально принадлежало, а в какой язык попало как заимствование. Вопрос осложняется еще тем, что близкое слово «уренхит» есть в кетском языке, где оно означает «водяной (речной) человек»{200}.
Интересным представляется сообщение о том, что близкое к «ураангхай» слово есть в корейском языке, где оно употребляется в значении «иностранец». Оно привлекает внимание в том плане, что в древности этим словом могли называть племена и роды пришлые, прикочевавшие в данную местность из других краев. Эти пришлые племена и роды в случае мирных отношений с аборигенами могли, видимо, пользоваться определенными правами в отношении охотничьих угодий, земель для выпаса скота. Слово в данном понимании могло быть международным, понятным любому жителю тайги и степей Сибири. С этой позиции закономерными представляются сведения из фольклора вилюйских якутов о первых поселенцах, которые носили имена либо Ураангхай-Хаадыат, либо Ураангхай-Саха. Первая часть этих сложных имен подчеркивала, видимо, то обстоятельство, что эти люди были пришельцами в данных местах, «иностранцами», в то время как вторая их часть и была собственно именем.
Сами якуты в просторечии воспринимают слово «ураангхай» в значении «человек». Они часто говорят: «С каких мест ты, ураангхай?»; «Интересно, что за ура-ангхай пришел?»; «Какой это ураангхай сказал?»; «Ну и ураангхай!»; «Ну и ураангхай я, оказывается!»; «Тоже мне ураангхай»; «Оказывается, есть ураангхай такой же, как я».
В таком же понимании употребляется слово «уранкай» в фольклоре эвенков.
Немаловажно, что в якутских преданиях, где говорится об ураангхай, это слово не несет этнического значения{201}.
Все изложенное говорит о том, что нельзя по древнему, сохранившемуся лишь в фольклоре самоназванию якутов отождествлять их с другими народами или искать между ними признаки былого родства.
Версия «ураангхай», таким образом, терпит поражение.
Версия «саха». О втором самоназвании якутов — саха — писалось достаточно много. Интерес исследователей здесь сводился, по существу, к двум моментам: во-первых, выяснить значение слова и, во-вторых, определить этническую принадлежность древних якутов.
Вопрос о происхождении народа саха в последние годы подробно рассмотрен Е. С. Сидоровым{202}, наметившим новую гипотезу его решения.
Исследователь отметил и ранние воззрения по этому вопросу. Этимологию слова «саха» некоторые тюркологи выводили их тюркского]ада — «край, окраина, ворот». При этом его этническую приложимость объясняли тем, что якуты якобы составляли северную окраину гуннского объединения. Другие исследователи видели в якутах потомков древних саков, населявших в VIII–IV вв. до н. э. Среднюю Азию и Казахстан, которых персы называли общим именем saka, а Геродот считал их азиатскими скифами. Основанием для связи якутов с древними саками служила созвучность этнонимов. Высказывалось и мнение, что в этнониме саха заключено имя главного божества якутов — Саха. В. В. Бартольд связывал саха с алтайскими сагайцами, входящими и ныне в состав хакасов, основанием чему выступала опять созвучность этнонимов.
Е. С. Сидоров обосновывает связь этнонима «саха» с черными маньчжурами. Ход его рассуждений и построений следующий. В древнеяпонских, древнекитайских и маньчжурских источниках обнаруживаются этнонимы, очень близкие к саха. В «Древних Фудоках» — географо-этнографических описаниях провинций Японии, составленных в VIII в., — упомянуты племена саэки и сахэги, истребленные или ассимилированные древними японцами — ямато. Эти племена могли принадлежать волне переселенцев с Азиатского материка. В китайских династийных историях (618–906 гг). упомянуты среди народа шивэй поколения сайхачжэ или сайхэши, которые относились китайцами к киданям. В состав народа шивэй входил также народ дахань, название которого на китайском языке означает «верзила, человек большого роста, молодчик». Обращает на себя внимание созвучие этнонимов: саха — сайха, — дахань. В маньчжурских источниках XVII в. среди покоренных маньчжурами племен бассейна Амура названы сахарча, язык которых сходен с маньчжурским, и сахалянь. Сахарча обитали в низовьях Зеи, сахалянь — по Сунгари. Кроме того, среди маньчжурских родов есть род сахалянь-аймань, название которого созвучно якутскому саха-аймах, т. с. род саха, есть и род сахалча.
Далее Е. С. Сидоров рассматривает сообщения якутских преданий о ранних первопоселенцах, живших в бассейне Лены до прихода легендарных предков якутов Омогоя и Эллея. Кроме хоринцев и туматов предания называют среди ранних поселенцев племена хара-сагыл («черная лисица»), саха, сортол. Древнейшие саха и хара-сагылы, по мнению исследователя, могли быть дахань китайских источников или частью шивэй. Якутские предания подчеркивают физические (порою фантастические) особенности саха: они «отличались продолговатыми головами и не имели бедер». Им вторят китайские источники: дахань были высокими и «достигали сажени и трех-четырех футов».
Что же означает термин «саха»?
В средние века у маньчжуров «саха» означало «охота, травля зверей, облава», близкое слово «сахалянь» — «черный, весьма темный, север». В современном эвенкийском языке «саха» означает «серый, смуглый», к этому близко нанайское «сахарин» — «черный». Кроме того, маньчжурское «саха» в древности могло употребляться в значении «охотник, человек». В связи с этим интересен факт из якутской охотничьей лексики, когда в словах-оберегах вместо слова «человек» употребляется слово «хара» — «черный». Так и слово «саха» в древности у якутов имело одно значение «человек».
Древние саха по языку могли быть и монголо-, и тунгусоязычными. Не исключена даже их тюркоязычность.
Гипотеза Е. С. Сидорова привлекательна многими моментами. Она опирается на большой сравнительно-исторический материал и является, по сравнению с другими взглядами и мнениями, достаточно обоснованной.
Даже беглое знакомство с историей возникновения двойного самоназвания якутов — ураангхай-саха, лишь слегка приподнимающее историческую пелену, позволяет убедиться в весьма сложном историческом пути якутского народа. Термин «ураангхай», оказывается, мало что дает для понимания этногенеза якутов, поскольку он обозначал лишь одно — пришлость народа. Термин «Саха» дает больше информации, но она относится к тем далеким временам, когда еще не появились роды и племена, определившие начало зарождения якутов как народности. В этом плане термин «саха» прибавляет лишь немногое к пониманию того вопроса, который составляет главную тему нашего повествования. И это немногое, тем не менее, для нас существенно, оно заключается в признании, что истоки слова «Байгал» надо искать не в языке племен, пришедших на Лену из Забайкалья и Приамурья, а в языке поздних племен, двинувшихся на Лену из Прибайкалья.