И еще одно независимое свидетельство.
В верховьях Лены, в ареале бурятских родов племени эхиритов, особняком проживает несколько бурятских родов, которые, по их преданиям, являются выходцами с Алтая и не относятся ни к одному из трех крупных племен бурят — ни к булагатам, ни к эхиритам, ни к хори. В родословных преданиях одного из таких пришлых родов — рода галзут — сохранились в шаманских призываниях указания на те племена и народы, которые были встречены галзутами на Лене, и среди них указаны якуты. Послушаем родословное предание галзутского рода.
«Галзут пришел сюда (на Лену. — С. Г.) откуда-то с запада во время войн Чингиса, смуты Бошогто (Шэнгэс шэлгэрээ, Бошогто буhалаа). Там происходила страшная война, убивали целыми родами и племенами, люди умирали в пути. Хоронить мертвых и подбирать трупы животных было некому. Буряты галзутского рода во время жертвоприношений своим предкам призывают так:
Когда шли мы с Алтая,
Богородской травой очищались,
Когда шли мы с Саяна,
Ветками кедра очищались.
Когда спустились мы на Лену,
На правом берегу осели,
Подружились с эвенками,
Сражались с якутами,
Воевали с цэгэнутами,
Перестреливались с хайталами»{231}.
Попытка определить по этому преданию время появления бурятского рода галзут на Лене особого успеха не приносит. «Войны Чингиса» — это завоевательные войны монголов первой половины XIII в. «Смута Бошогто» — это войны ойратского хана Галдана Бошокту в 70—90-х годах XVII в. Временной диапазон этих «вех» весьма значителен. Однако для нас важно определить не то, когда же якуты проживали на Лене, хотя это тоже принципиально, а то, что они вообще проживали в верховьях Лены. И на последний вопрос предание рода галзут отвечает вполне утвердительно. Поясним еще этнонимы цэгэнуты и хайталы, упомянутые в предании. Оба названия относятся к бурятским родам, пришедшим на Лену, как и галзуты, с Алтая. Оба рода тоже не входят в состав племени эхиритов, в окружении которого они проживали.
Галзуты на Лене живут в районе Манзурки, т. е. всего лишь в 60 километрах от западного берега Байкала.
Указание, что галзуты «сражались с якутами», имеет высокую степень достоверности, поскольку оно сохранилось в ритуальных призываниях, связанных с жертвоприношениями предкам, т. е. в наиболее устойчивом и консервативном компоненте древней бурятской культуры. Из призывания галзутов видно, что верховья Лены были заселены не только якутами, здесь жили эвенки, цэгэнуты, хайталы.
Таким образом, по независимым свидетельствам двух народов — эвенков и бурят — устанавливается, что якуты некогда жили по Баргузину и в верховьях Лены, т. е. в непосредственной близости к Байкалу. И первично якутская основа названия Байкал становится неоспоримой.
Послесловие
Владимир Даль, оценивая положение со словарным фондом языка у некоторых европейских народов, говорил, что у этих народов «язык давно перепотрошен на все лады и каждое слово его перебрано и перещупано в пальцах». Так и мы, следуя совету знаменитого ученого, «перебрали» и «перещупали в пальцах» только одно слово, стараясь проследить его истоки, найти язык и народ, его породившие. И в этом слове, в его истории, открылись нам исторические судьбы многих сибирских народов. В нем видятся целые века, целые эпохи, скупо или даже совсем не обозначенные фактами и хронологическими датами, фольклорные образы. За словом стоят сами народы, вышедшие некогда из единой общности и многоязычные, ибо надо было общаться с рядом живущими соседями, говорившими по-иному. История слова поведала нам об эпохе «великого смешения народов», когда роды и племена в результате политики монгольских феодалов, создававших империю, делились, соединяясь с осколками и частями других родов и племен и смешивая языки, быт и культуру. В них уже зарождались черты будущих народностей. За словом проступает облик народов, живших вокруг Байкала.
Слово, как и человек, живет в сообществе себе подобных, выполняющих одинаковые функции, но имеющих различное смысловое значение. Вместе с тем у него есть «собратья»— синонимы, слова другого звучания, но с тем же смысловым значением. Такими синонимами к слову «байгал» выступают «далай» и «тэнгэс». Интересно, что у монголов и якутов существуют парные, а не троичные синонимы: у монголов — далай и тэнгэс, у якутов — байгал и далай. Существование парных синонимов является, по-видимому, отражением тех далеких исторических периодов, когда племенам и родам приходилось жить в соседстве, общаясь друг с другом. Характерно и то, что в парных синонимах одно слово является родным для данного языка (народа), другое — приобретенным, заимствованным. Родными для якутов и монголов являются соответственно байгал и далай, а заимствованными — далай и тэнгэс. И через тэнгэс эта цепь перекидывается к тюркским языкам (казахскому, киргизскому и др.), в которых неоспоримо признается первично тюркская основа этого слова.
Знать все о Байкале — таково стремление науки, ибо он принадлежит всем. И это не случайно: у всех народов всех времен сибирское озеро-море вызывало удивление, восхищение, восторг. Недаром на всех языках его название имеет только один смысл — море.
История появления слова «байгал» для обозначения моря, большого количества и обилия воды и, наконец, океана тесно, переплетена с проблемами этнической истории двух народов — якутов и бурят. В связи с этим приобретает значение проблема этногенеза народов. Эта проблема основывается на трех «китах»: этногенетических преданиях (историческом материале), лингвистических данных и антропологических свидетельствах[1]. Доля участия каждого из трех компонентов в этногенезе может быть различной. В проблеме этногенеза якутов, характеризующейся, по сравнению с другими народами Сибири, наибольшей полнотой информации, основные выводы полностью совпадают по всем трем компонентам. Это объясняется тем, что в данном случае исследовались этнические процессы сравнительно неглубокой древности, отстоящие от нашего времени на одно тысячелетие, много на полтора. Наиболее достоверен и убедителен исторический материал, свидетельствующий о происхождении якутов от курыкан, проживавших в районах Северного Прибайкалья и Забайкалья. Принадлежность якутского языка к семье тюркских языков также доказывает «южную гипотезу» якутского этногенеза. В антропологическом плане этот народ изучен недостаточно полно, но имеющиеся материалы говорят о принадлежности его к центрально-азиатской группе популяций, к которой также относятся буряты и тувинцы.
Сложнее обстоит дело с проблемой этногенеза бурят. Исторический материал здесь неоднозначен и противоречив. Язык полностью связан со своей основой — монгольским языком. Антропологические материалы свидетельствуют о делении этого народа на две группы, причем у бурят западного ареала сходство устанавливается с тюркоязычными народами, а у бурят восточного ареала — с эвенками. По нашему мнению, следует признать, что протомонгольское ядро (хори), на основе которого позднее формировалась бурятская народность, издавна проживало в Ближнем Забайкалье. На этнической истории бурят в сильной степени сказались ассимиляционные процессы с тюрками и эвенками. Под давлением монгольских феодалов хори осваивали меркитские и найманские кочевья, испытывая постоянное давление с их стороны.
Чтобы освободиться от зависимости, бурятские племена вынуждены были прибегать к постоянным перемещениям (нередко в союзе с другими племенами) по обширным степным и лесостепным пространствам Центральной Азии, чему способствовали кочевой образ жизни и приспособленное к этому хозяйство.
Анализ происхождения слова показывает, что многие вопросы истории и этногенеза сибирских народов остаются еще не исследованными. Как явствует из предыдущего изложения, совершенно неизученными остаются вопросы сравнительного анализа языка, быта, культуры, фольклора тех родов и племен, которые волею судьбы оказались включенными в состав разных народов. Интересно знать, к примеру, все особенности языка и этнографии группировок хори, существующих среди якутов, баргутов, монголов, или группировки сагайцев в среде хакасов. Требует более детальной проработки и этнический термин «урянхайцы» (урянкаты, ураангхай).
1
Алексеев В. П. Этногенетические предания, лингвистические данные и антропологический материал // Этническая история и фольклор. — М., 1977.