— Изыдите, адские твари, — кричала она, но собак это не впечатлило, и она постучала в дверь кулаком.
Наверху открылось окно, и выглянул Пальм.
— Уйми своих собак, — крикнула Сельма, — и оставь своего сына в покое. И если только тронешь еще раз Луизу, я отравлю твоих поганых псов, можешь не сомневаться.
Пальм осклабился:
— Я тебя не слышу, — крикнул он. — Псы так громко лают.
Сельма швырнула метлу в собак, попала одному псу по ноге, тот упал, завыл, но снова поднялся.
— Отстань от моих собак, — прорычал Пальм. Я зажмурилась и прижалась лицом к груди Сельмы. Грудь часто вздымалась, Сельма тяжело дышала.
— Послушай-ка, Пальм, — сказала она уже спокойнее. — Луиза боится, как бы ты чего не сделал Мартину.
— Как бы чего не сделал, — передразнил ее Пальм. Он потянулся вправо и подволок Мартина к окну: — Я тебе что-нибудь сделал? — спросил Пальм.
На голове Мартина, всегда гладко причесанной, постоянно топорщился один вихор. Как его ни приглаживай, он все равно через несколько минут вставал торчком, будто указывая на что-то там, наверху.
Мартин откашлялся.
— Нет, — сказал он.
Собаки лаяли.
— Мартин, послушай-ка, — крикнула Сельма, — я твоего отца буду иметь в виду. Мы все с него глаз не спустим.
По улице проходил мимо Фридхельм. Он пританцовывал в темпе вальса, расставив руки так, будто танцевал с кем-то невидимым, и пел О прекрасный Вестервальд.
В доме напротив с грохотом опустились рулонные жалюзи. Пальм засмеялся.
— На твоем месте я бы уже обоссался, Сельма, — крикнул он. — Цепи-то давно не новенькие.
И на этом он закрыл окно.
Мы повернулись к собакам. Сельма стянула башмак, швырнула в свору и попала одной собаке по голове. Та упала, жалобно завизжала, но снова поднялась. Башмак Сельмы, считай, был навсегда потерян, собаки обступили его, как подстреленного кролика.
— Берегись, Пальм, я с тебя глаз не спущу, — крикнула Сельма и швырнула в собак свой второй башмак.
Мы пошли домой, Сельма босиком.
Было пять часов дня. Еще десять часов, подумала я и хотела для верности еще раз пересчитать, но Сельма взяла мою руку с растопыренными для счета пальцами, сомкнула мою ладонь в кулак и держала его в своей руке, пока мы не дошли до дома.
Теперь, в пять часов пополудни, когда половина деревни уже перебывала у Эльсбет и вокруг нее стало спокойнее, чем ей хотелось бы, на закорки ей вскочил Попрыгун. Попрыгун — это такой невидимый кобольд, который обычно прыгает на плечи ночным гулякам. Но поскольку Эльсбет неуемно ходила взад и вперед по своему дому и тишина шумела у нее в ушах как ночной лес, она почти не удивилась, что Попрыгун оседлал ее по ошибке.
Попрыгун как попугай вторил тому, что говорило полдеревни. Он говорил о сне Сельмы и о том, что ведь это возможно, но скорее неправдоподобно, а вообще-то и вовсе ни в коем случае не может быть, но, может, все-таки наверняка кто-то помрет.
С Попрыгуном на загривке Эльсбет пошла к телефону, потому что из-за этого Попрыгуна в ней завозились те затаенные правды, которые в последний момент просились наружу, а Попрыгун нашептывал, что последний момент, возможно, уже близок.
Эльсбет позвонила Сельме, потому что Сельма была первым адресом на случай страха. Но трубку никто не снял. Сельма не могла позаботиться о Попрыгуне, все ее внимание было занято другими исчадиями ада, сворой Церберов. Эльсбет долго стояла перед тумбочкой с телефоном, слушая бесконечные длинные гудки.
Она догадывалась, что могла сказать ей Сельма, а именно: «Делай все то, что ты делала бы и в другой день».
Эльсбет положила трубку.
— Что бы я стала делать в это время в другой день? — спросила она, и Попрыгун сказал:
— Ты будешь смеяться, но сейчас не другой день.
Эльсбет попыталась не слушать его.
— Что бы я делала сейчас? — еще раз спросила она, уже громче.
— Сейчас бы ты боялась, — сказал Попрыгун.
— Нет, — сказала Эльсбет. — Сейчас бы я пошла купить загуститель для соуса.
Очередь к кассе в магазине лавочника была короткой. Пока Эльсбет ждала, она пыталась высвободиться из цепкой хватки Попрыгуна, что было нелегко, потому что из-за пакета крахмала у нее оставалась свободной только одна рука. Она расплатилась и вышла из магазина. В голове у нее все еще дудели длинные гудки телефона Сельмы. Эльсбет не знала, как прервать эти длинные гудки и козни Попрыгуна у нее на загривке, и тут перед ней вдруг возник оптик.
— Привет, — сказал он. Длинные гудки смолкли, Попрыгун тоже был захвачен врасплох.