Я посмотрела на него.
— Разница во времени, — сказал оптик. — У них там сейчас четыре часа утра.
Я переночевала на раскладном диване у Сельмы в гостиной — чудовище, обитое вельветом в крупный рубчик. Это я часто делала, спала у Сельмы внизу или у моей матери наверху; в отличие от ночей в райцентре ночи в деревне у Сельмы были бескомпромиссно тихими и темными, какими и полагается быть ночам.
В два часа ночи я проснулась. Включила маленькую лампу на столике у дивана, встала и пошла к окну, обходя опасное для провала место на полу, которое оптик пометил красной изолентой. Снаружи было темно. Ничего не видно, кроме размытого собственного отражения в стекле. На мне была ночная рубашка Сельмы, застиранная, в цветочек и длиной по щиколотки.
Я прибавила восемь часов разницы во времени. Если я не позвоню сейчас, подумала я, то я уже никогда не позвоню, и после этого время сдвинется уже навсегда. Я сняла с крючка телефонный провод, свернутый пружиной, вернулась с телефоном назад к окну и набрала номер Фредерика.
Звонки шли так долго, будто пробивались до Японии с трудом — отсюда до райцентра, что уже было достаточно трудно, потом через Карпаты, украинскую равнину, Каспийское море, через Россию, Казахстан и Китай.
Как раз когда я уже думала, что соединение невозможно, что звонку, начатому в Вестервальде, не пробиться до Японии, на другом конце провода сняли трубку.
— Моши-моши, — ответил живой голос. Это звучало как название детской игры.
— Hello, — сказала я. — I am sorry, I don’t speak Japanese. My name is Luise and I am calling from Germany[6].
— No problem, — сказал бодрый голос, — hello.
— I would like to speak to Frederik, — сказала я в трубку, в темноту за окном, — to Monk Frederik[7], — и это прозвучало так, будто я хотела говорить с горой, названной именем Фредерика.
— No problem, — еще раз сказал голос, и мне понравилось, как мало было там у них в Японии проблем.
Очень долго я ничего не слышала, кроме шорохов в каналах связи. Пока обладатель бодрого голоса искал Фредерика, я подыскивала бодрую начальную фразу. Об этом мне надо было позаботиться заранее, надо было выработать вместе с Сельмой и оптиком первоклассную фразу, но теперь было поздно, теперь даже второклассную первую фразу не отыскать в плотной темноте за окном. Привет, Фредерик, думала я, у меня есть к тебе профессиональный вопрос по части буддизма. Привет, Фредерик, ну как прошел твой полет? Привет, Фредерик, кстати, о Гессене, и тут к аппарату подошел другой монах, который не был Фредериком.
— Hello, — сказал он, — how can I help you?[8]
— Hello, — сказала я и что хотела бы поговорить с монахом Фредериком.
Этот монах передал трубку следующему монаху, который все еще не был Фредериком, и так продолжалось до тех пор, пока я не перездоровалась с шестерыми монахами.
— No problem, — сказал и последний из них, и тогда я услышала на заднем плане быстрые шаги и уже знала, что это были шаги Фредерика.
— Да? — сказал он.
Я держала трубку обеими руками.
— Алло, — сказала я и потом больше ничего.
— Алло, Луиза, — сказал Фредерик, и поскольку это невозможно было не расслышать, он тотчас заметил, что у меня нет первой фразы.
Он в мгновение ока взял ее на себя, он просто сделал так, будто это не я ему позвонила, а он мне.
— Алло, — сказал он. — Это Фредерик, скажи-ка мне, как там Аляска?
Моя ладонь перестала дрожать.
— Спасибо, — сказала я, — большое спасибо.
— Нет проблем, — сказал Фредерик.
— У Аляски все хорошо, — сказала я. — А у тебя как дела?
— У меня вообще-то всегда хорошо, — сказал Фредерик, — а у тебя?
Я прислонилась лбом к стеклу.
— Ты что-нибудь видишь? — спросила я.
— Да, — сказал Фредерик, — светит солнце. Я смотрю прямо на деревянную хижину напротив. Крыша вся обомшела. А позади хижины горы. Я вижу водопад.
— А я ничего не вижу, — сказала я. — Темно хоть глаз выколи. Который у тебя час?
— Десять часов утра.
— А у нас два часа ночи, — сказала я, и Фредерик засмеялся и сказал:
— На чем-то мы все же должны сойтись.
Я села на подоконник. Ступор уселся рядом со мной, он звучал как Марлиз, когда она говорила: «Это я. Ничего не получится. Смирись с этим».
— И чего ты не видишь? — спросил Фредерик.
— Ель за окном гостиной, сказала я. — А рядом с елью уксусник. Коров на лугу напротив. Яблоню и за ней мостик.
Притворенная дверь гостиной приоткрылась, вошла Аляска и свернулась калачиком у меня в ногах. Я спрыгнула с подоконника и потрепала ее по старой свалявшейся шерсти; снова попыталась смотреть наружу, но видела лишь себя, размытую, и закрыла глаза. Если я сейчас не выйду из своего ступора, то уже ничего не будет, думала я, тогда жизнь повернется не в ту сторону.