— Зайдите же к нам, — сказал Фредерик перед дверью дома.
Оптик посмотрел на меня, я кивнула.
— Разве что ненадолго, — сказал он.
В моей квартире оптик обогнул раскладной диван, подошел к карнавальному снимку в рамочке и снял его со стены.
— Это ведь мы все, — сказал он. — Мне кажется, я очень хорошо нарядился грядкой.
Фредерик остановился в дверях комнаты.
— Со стеллажом так дело не пойдет, — сказал он и скрылся в кухне.
— А что не так со стеллажом? — шепотом спросил оптик.
— Он покосился, по его мнению, — сказала я.
Оптик отступил назад и как следует рассмотрел стеллаж.
— И правда. Если присмотреться.
— Подите на минутку сюда! — позвал из кухни Фредерик.
Он сидел на одном из двух моих стульев и указал на другой. На столе лежали инструменты моего отца для обследования уха-горла-носа.
— Что это у вас тут? — спросил оптик, и Фредерик сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
Оптик вопросительно взглянул на меня, я пожала плечами, и оптик сел. Фредерик надел на голову налобный рефлектор моего отца. Голова отца была объемистее, чем у Фредерика, потому что у моего отца были волосы, а Фредерику пришлось поддерживать зеркало рукой. Другой рукой он взял серебристый риноскоп для носа. Оптик вопросительно смотрел на Фредерика.
— Сейчас я обследую ваши голоса, — сказал Фредерик.
— Прошу вас, — сказал оптик, — об этом не может быть и речи.
— Тем не менее, — сказал Фредерик, — это мой новый метод. Из Японии.
Оптик посмотрел на Фредерика, как будто Фредерик среди нас был тем, кому срочно нужно обратиться к психологу.
— Теперь, пожалуйста, смотрите вперед и замрите, — сказал Фредерик, подался вперед и заглянул оптику в ухо через риноскоп.
— Вообще-то это инструмент для носа, — сказала я.
Фредерик коротко взглянул на меня, рефлектор сполз ему на лоб до бровей.
— Но не в Японии, — сказал он и углубился в левое ухо оптика.
Вошла Аляска, обнюхала футляр с остальными инструментами и оживилась: наверное, футляр пропах моим отцом.
— Ну? — спросил оптик через некоторое время.
— Я их очень отчетливо вижу, — сказал Фредерик.
Теперь оптик совсем затих. Он вдруг вспомнил о том, как пятилетним был у врача в соседней деревне. У него была ветрянка, он был весь в красных пупырышках, у него был жар и озноб. Высокая температура влекла за собой дурные сны — и днем, и ночью, — поэтому оптик много плакал, даже когда давно проснулся.
Он боялся идти к врачу. Боялся, что врач скажет: «Ну-ка не реветь». Боялся холодного стетоскопа. А врач очень дружелюбно сказал: «Садись же, малыш, мужчина в крапинку», и потер свои докторские ладони, чтобы согрелись, и подышал на стетоскоп, чтобы он никого не холодил. Потом он объяснил оптику, что с теми лекарством и мазью, которые он сейчас получит, в него поместится множество чемпионов по боксу. Они такие маленькие, что невооруженным глазом их не увидишь, но очень сильные и изобретены лишь для того, чтобы они нокаутировали все пупырышки ветрянки. Оптику сразу стало лучше — из-за невидимых боксеров внутри него, которые сражались за него и разобьют температуру и кошмары тоже.
Разумеется, оптик ни секунды не верил, что Фредерик мог видеть его внутренние голоса. Но ребенок, который оставался в оптике, с удовольствием этому верил.
— Правда? — спросил оптик. — Вы можете их видеть?
— Они лежат передо мной как на ладони, — сказал Фредерик. — Речь идет как минимум о трех голосах. Они действительно… они действительно мерзкие.
— Не правда ли? — сказал оптик и улыбнулся Фредерику.
— Пожалуйста, тихо! — напомнил Фредерик, и оптик быстро уставился в одну точку перед собой.
— Еще какие мерзкие, — сказал Фредерик. — И мне кажется, вы нажили их себе довольно давно.
— Это точно, — сказал оптик. — Это именно так.
Фредерик, удерживая рукой рефлектор, зажал зубами риноскоп, взял свободной рукой ножку своего стула и перебрался с ним на другую сторону от оптика.
— Посмотрю теперь через ваше правое ухо, — сказал он. — А, теперь я вижу их сзади.
Оптик сосредоточенно смотрел вперед, на кафельные плитки над моей раковиной.
— А некоторые даже дают своим голосам имена, — сказал Фредерик. — Но мне это не помогло.
Оптик резко повернулся и посмотрел на Фредерика:
— У вас тоже такое было?
— Еще бы, — сказал Фредерик. — Пожалуйста, снова смотрите вперед.
— А можно с этим что-нибудь сделать? — спросил оптик не шевелясь.
— Честно говоря, нет, — сказал Фредерик. — Эти голоса с высокой вероятностью останутся. — Он постучал оптика риноскопом по уху. — А куда им деваться? Кроме вас, у них никого больше нет. И они больше ничего не умеют, кроме как терзать вас своей болтовней.