Однако при этом не предоставлялось жилья, что для нашей большой семьи играло определяющую роль. Если папа и мама со мной ещё как-то могли рассчитывать где-то пристроиться, то совсем нереально было рассчитывать на это, имея с собой трёх стариков. И вот приняли трудное решение – оставить их в Киеве. Как я сейчас представляю, такой выбор сделали многие киевляне, прежде всего те, кто жил в собственных маленьких хатках далеко от центра. Притаиться в этих хатках и дожидаться прихода Красной армии. Расчёт был на то, что до этого осталось недолго, а немцы не станут особо старательно проверять пригороды. На первый взгляд, последняя надежда казалась странной, но, тем не менее, так действительно и произошло.
Наши дальние родственники имели хатку где-то на Куренёвке, деваться им было некуда, там они и решили пережидать уход немцев. С ними мы и оставили троих стариков и собаку Пушинку.
В Белой Церкви
Так мы оказались в Белой Церкви.
Белая Церковь – довольно большой провинциальный город в 90 километрах от Киева, на сегодня самый большой в области. В то время он был почти полностью застроен хатами селянского типа, и только в центральной его части было несколько действительно городских кварталов.
В одной из таких хат мы каким-то образом и поселились – не знаю, на каких условиях. Впрочем, в ту пору различного рода эвакуированные были не в диковинку, так что, очевидно, выработались и какие-то стандарты их отношений с местными жителями. В достаточно просторной хате нам была выделена одна комната. О хозяевах ничего вспомнить не могу, кроме того, что была у них дочка примерно моего возраста, довольно сопливая.
Зато запомнились ещё одни постояльцы. Жителям ставили на постой немецких солдат, поселили их и в нашей хате. Мои воспоминания о них резко отличаются от того, что после приходилось читать в литературе. Это были крепкие молодые ребята, добродушные, ничем никого из нас не обидевшие. Они то ли угощали нас, то ли продавали или меняли что-то из своего пайка, мне запомнились удивительно вкусные хлеб, масло и мёд. Кстати, о хлебе: говорили, что он был испечен несколько лет назад и хранился в специальных условиях; упакован он был в какие-то прозрачные пакеты. Немцы весьма дружелюбно общались со мной. Как-то мама хотела меня купать, я сопротивлялся, и тогда кто-то из солдат пообещал, что после купанья даст мне шоколадку. И действительно выполнил это обещание. Как-то они ужинали с выпивкой, я с интересом смотрел на них, и они предложили мне глоток коньяка. Я подумал, что это что-то вроде бабушкиной вишнёвой наливки, которую любил, под их смех хлебнул, но напиток оказался горьким и не пришёлся по вкусу, хотя я, кажется, не был особенно им ошарашен. Ещё помню, как они играли в карты в Чёрного Петера. Это было похоже на уже известную мне игру в «ведьму»: раздаются карты, потом играющие тянут их друг у друга и выбрасывают парные, пока не остаётся кто-то с непарной картой. Только у нас это пиковая дама, а у них был чёрный валет, и проигравшему полагалось мазать лицо сажей, что остальных очень веселило. Я это хорошо запомнил, потому что сам играл вместе с ними.
Последние дни оккупации
Между тем, приближался фронт. Участились налёты советской авиации. В нашем дворе хозяева стали копать землянку, чтобы укрыться от налётов. Устроена она была так же, как солдатские окопы, которые я позже видел в фильмах: глубиной примерно в человеческий рост, узкая и довольно короткая – с таким расчётом, чтобы кое-как могли разместиться наши семьи.
Я помню, как лазил по этой землянке, но не помню, чтобы мы ею пользовались. А как раз наиболее задевший нас налёт пережили в хате. Бомба разорвалась среди улицы, метрах в 50 или 100 от нашей хаты. После неё осталась огромная воронка, которая зияла ещё много месяцев. Это было ночью, и мы уже, наверное, спали. Я лежал под иконой, от взрыва эта икона упала на меня. Мама в ужасе бросилась ко мне, но оказалось, что икона меня нисколько не повредила. У мамы даже сохранилась уверенность, что именно икона меня защитила. Воронку я потом долго видел и хорошо представляю до сих пор, а вот от падения на меня иконы ничего в памяти не сохранилось, знаю только по маминым рассказам.
Мы с нетерпением ждали прихода красных. Как-то так уже надоела жизнь при немцах, а, кроме того, было ясно, что немцы уйдут, наши придут, так что скорей бы уже это кончилось. Фронт был совсем близко, 7 ноября освободили Киев. Однако почему-то именно на отделяющей нас от Киева сотне километров наступление застопорилось. Прошёл ноябрь, потом декабрь, а наших всё не было.