Выносят саркофаг, выносят саркофаг,
История вот так вождей на место ставит.
Кажется, в «Правде».
Тому, кто не жил отщепенцем при Сталине, не понять всей степени нашей радости, да и радости тех, кто прозрел позднее. Как сказал тот же персонаж, хотя и по другому поводу: «Сорок лэт ждали мы, люди старшего поколэния, этого дня».
К осени кампания переименований и снятия памятников дошла и до Еревана. Центральная улица – проспект Сталина – была переименована в проспект Ленина (сейчас он, наверное, проспект Независимости или что-то подобное). А в одно прекрасное утро весь Ереван увидел замечательную картину. Все предыдущие годы над городом нависала огромная фигура Вождя и Учителя – в парке Ахтанак (Победы) был установлен гигантский монумент (слово «Монумент» звучало в Ереване как название именно этого памятника) работы Меркулова, высотой в добрый десяток, если не полтора десятка метров. По величине это был второй памятник в Союзе – первый стоял на Волго-Донском канале. Монумент был виден из любой точки города, кроме новых отдалённых районов. И вот, повторяю, в одно прекрасное утро на глазах всего города бронзовый истукан начал медленно наклоняться. Странная это была процедура – отнюдь не повешение, которому через много лет был подвергнут «железный (в данном случае бронзовый) Феликс». Учитывая вес монумента, здесь это бы не прошло. К нему пригнали множество бронетранспортёров, привязали тросы и начали наклонять. Делалось всё невероятно медленно, так что к концу дня он наклонился всего градусов на 45, и в таком положении его застало следующее утро. Через день или два после того, как он был снят, я не отказал себе в удовольствии подняться в парк Ахтанак к поверженному вождю. Голова уже была отделена от туловища и начала подвергаться дальнейшему распиливанию. Я со злорадством ткнул её ногой.
(Через несколько лет на том же каменном постаменте, отличающемся удивительно красивой художественной резьбой, была установлена скульптура с другим идеологическим наполнением – Мать Армения).
Довольно забавно поступили с другим памятником, недалеко от нашего ВЦ, во дворе какого-то медицинского учреждения. Это был памятник стандартного содержания – Ленин и Сталин в Горках, в человеческий рост, оба сидят на скамье. Фигуру Сталина просто сняли, а Ленин остался один, как бы беседуя с невидимым собеседником, человеком-невидимкой.
А за полгода до съезда, 12 апреля 1961-го – полное торжество страны, народа, советской науки, да и чёрт с ней, коммунистической партии – полёт Гагарина! Подобного мне в жизни видеть не приходилось. Казалось, все люди вокруг, и я, грешный, вместе со всеми, полны радости и гордости за свою страну. Незнакомые люди бросались обнимать и поздравлять друг друга: ай да мы! ай да сукины дети! Что сделали! Вышли в космос! Первыми! Как мы все полюбили Гагарина и каким он для нас стал родным и близким!
Письмо в ЦК
Иллюстрацией моего примирения с советской властью может служить такой эпизод.
В сентябре 1958 года была опубликована записка Хрущёва о перестройке работы учебных заведений. Мне очень понравился момент записки, предлагающий вечерние (и/или заочные?) вузы нового типа, как бы помогающие людям заниматься самообразованием в интересующем их направлении. В общем-то, может быть, имелось в виду не совсем это, но я воспринял предложение именно так, поскольку это было созвучно моим давним размышлениям и прожектам. Вот, например, человек заинтересовался индийской философией – и тут же к его услугам университет, где он может этим заниматься. Воодушевлённый, я изложил ряд предложений в этом направлении, оформив их в виде письма в ЦК КПСС. И закончил его сдержанной похвалой в адрес партийного руководства (единственные слова в письме в его адрес): «В заключение я хочу сказать, что меня обрадовали и удовлетворили своевременная постановка и решение вопросов об изменении работы высшей и средней школы». (Юмор положения в том, что как раз в это время сам я никак не мог получить возможность закончить собственное высшее образование).
Прошло несколько месяцев. Вдруг у Мергеляна раздаётся телефонный звонок: «У вас работает Белецкий? Ему следует срочно явиться в ЦК Компартии Армении». Звонок достаточно странный, при моей репутации несколько тревожный. И вот я прихожу с паспортом к воротам ЦК, мне выписывают пропуск, и я по длинной аллее подхожу к прекрасному зданию, одному из шедевров Марка Владимировича Григоряна, Володиного отца. В указанном мне кабинете довольно безликий чиновник говорит одну фразу: «Центральный комитет поручил мне поблагодарить вас за ваше письмо».