На 10-й день к 2 часам дня вся наша группа оказалась на леднике у «стенки» (как мы её назвали). Мы стоим на леднике, кое-какой лагерь можно разбить и здесь. Мы на дне как бы половины чаши: впереди, слева и справа крутые подъёмы, из которых можно надеяться на проходимость только того, что по центру. Представляется сомнительным, что хотя бы там есть перевал, но стоит посмотреть. В разведку уходят Серёжка с Игорем.
Они уходят, а мы все смотрим им вслед. Их фигурки становятся всё меньше, а потом исчезают за поворотом ледопада. И вдруг я вижу, как с верхней части ледопада срывается огромная глыба льда, так размером с двухэтажный дом – прямо на то место, где должны быть наши разведчики. И хорошо видно, как оттуда на нас несётся лавина. Тревожно сжимается сердце. Что с ребятами, неужели погибли? Мы со Сталием хватаем верёвку, кошки, аптечку и бросаемся вверх. Дима и Лёша занялись примусом, чтобы вскипятить воду. Никогда ни до, ни после мне не случалось подниматься в гору с такой скоростью. Казалось, бежишь и даже не замечаешь, хватает ли тебе дыхания.
Добежав до ребят, я узнал, что с ними случилось. Сначала они шли в связке, но, немного пройдя, сделали непростительную глупость: решили, что будет удобнее идти без верёвки. А потом совсем рядом рухнула ледяная глыба, которая, по счастью, их не задела. Но их понесло образовавшейся лавиной. Серёжка, как человек более опытный, упал, зарубился ледорубом и остался неповреждённым. А Игорь не смог зарубиться, и его понесло на трещину. По всему раскладу он должен был в неё провалиться, но подарок судьбы – за несколько секунд до того на неё рухнула глыба льда, которая и остановила движение Игоря. Во время удара Игорь почувствовал дикую боль и потерял сознание.
Мы втроём медленно спустили Игоря к лагерю. Оказалось, что у него сломана рука. Сломана серьёзно – кисть представляла собой ломаную линию (вот уж не думал, что этот геометрический термин придётся употребить в буквальном смысле). Мы приложили к руке деревянные палки и обмотали жгутом – такая замена гипсовой повязки. О том, чтобы продолжать поход, нечего было и думать (хотя, к стыду и позору нашему, мы это сообразили не сразу). Мы разложили Игорев рюкзак по остальным пяти и пошли назад прежним путём. Игорь держался молодцом – как ему только удавалось при сильной боли, шёл, разговаривал, даже шутил. Только иногда вскрикивал при неосторожном движении, бывало, что и нецензурно – по его словам, впервые в жизни.
Так идём 5 дней. На 5-ый доходим до машины, которая довозит нас до Риштана, оттуда автобусом в Коканд, а из Коканда все разъезжаются в разных направлениях. Первую медицинскую помощь Игорю оказывают то ли в Коканде, то ли в Самарканде. Уже позже, в Москве, ему делают операцию, вгоняют в руку металлический штырь, с которым он некоторое время и ходит. А потом рука становится совсем нормальной – так сказать, second hand.
Дорога туда и обратно. Карабах
Из Еревана в памирские походы я ездил южным путём: поездом до Баку, оттуда пароходом по Каспийскому морю, и из Красноводска (ныне Туркменбаши) добирался до назначенного места. Так же и обратно. Эта дорога доставляла уйму дополнительных впечатлений, так что о ней стоит рассказать особо. Проехал я её дважды, но впечатления сложились вместе, и я вспоминаю это как одну поезду. (По-видимому, основная часть воспоминаний относится ко второму походу 1959 года).
Первое, что вспоминается, – пароход на Каспии. Плыли ночью. Мне повезло – разыгралась изрядная непогода, впечатляла высота волн, корабль качало. И лило как из ведра. Грех было упустить такую возможность, и я стойко простоял на палубе в штормовке и в одиночестве, преисполненный гордости от того, что совсем не испытываю качки. Я промок до нитки, мой же завёрнутый в полиэтиленовый пакетик паспорт отделался подтёками на некоторых страницах.
Поезд от Красноводска тоже был не чета московским. В те поры мы вообще не представляли себе, как можно ездить в купированных вагонах, – это же для буржуев, нашим максимумом были плацкарты. И в этих местах вагоны соответствовали нашим представлениям: разваливающиеся, с допотопных времён, в основном общие, плацкартные – для самых богатых. Под стать вагонам была и публика: среднеазиатская беднота, старики в халатах, диковатые испуганные женщины. Приятно было ехать в такой компании. Я догадался сразу же захватить третью полку, что позволяло лежать сколько хочешь. Никаких матрасов в вагоне не было. А когда становилось душно, вылезаешь на крышу и проветриваешься. Поезд шёл по пустыне, ближе к горизонту плыли нежно-голубые полосы – игра света или мираж. Изредка мелькали будки обходчиков, у них стояли верблюды, и возникало удивление: как можно здесь жить?