Мои напряжённые занятия внезапно прервала болезнь. Было в моей жизни несколько случаев, когда вот так, неизвестно откуда, как смерч, накатывала какая-нибудь хворь, плохо понятная и вроде бы очень серьёзная. А потом так же исчезала в неизвестном направлении и понемногу совсем стиралась из памяти. Так было и на этот раз.
Внезапно прямо на рабочем месте мне стало плохо. Вызвали «скорую помощь», которая доставила меня в больницу – благо, она была в том же квартале. Александрян тотчас же составил бумагу медицинскому руководству о том, насколько драгоценно моё здоровье и как необходимо меня хорошо лечить. А Володя разыскал в больнице знакомых руководящих медиков, которым внушил ту же мысль.
Так что я второй раз в жизни оказался в больнице, и второй раз это мне нравилось. О питании и прочем не помню, я не прихотлив. Но врачи были симпатичными, дружелюбными и, кажется, достаточно внимательными. Палата – светлая и чистая. И так же, как в Москве, отбоя не было от посетителей (хотя количественно чуть меньше, до такого числа друзей я здесь не поднялся). Приходили все мои непосредственные коллеги, многие из других отделов ВЦ, нынешние и бывшие чарбахцы. И ещё запомнились милые девушки, Володины студентки, а ныне практикантки нашей группы. И все приносили массу вкусной армянской еды, значительную часть которой мне вообще нельзя было есть. Болезнь же у меня была какой-то желудочной, кажется, окончательно её так и не определили.
Всемером на Клондайке
Ирина, узнав о моей болезни, отреагировала мгновенно – села на самолёт и прилетела в Ереван. Так что к тому моменту, когда меня выписали, она уже ждала меня на Клондайке. Помимо доставленной мне радости, это имело и серьёзный практический смысл: я был в совсем плохой форме, меня следовало выхаживать. Конечно, я бы не пропал, но всё это взвалилось бы на плечи Володиной жены Риты, что уж было бы с моей стороны явным перебором.
Прожила Ирина на Клондайке, выхаживая меня, примерно месяц – с середины декабря по середину января. Этот зимний месяц все мы, его обитатели, вспоминали с большой теплотой. А обитателей было много.
Прежде всего – Володя с Ритой и Марой, которому тогда было три с половиной года.
Как раз незадолго до этих дней там нашла приют ещё пара бездомных – Марина Александровна Спендиарова, дочь самого замечательного армянского композитора, с детства дружившая с семьёй Володиного отца Марка Владимировича, и её спутник по жизни, которого все звали по фамилии, звучащей как имя, – Сузан. Марине было около 60 лет, она была «старой женщиной с небольшими усиками и странно опухшими глазными железами, иногда улыбающейся, но всё-таки суровой». Удивительно, что, прожив такую тяжёлую жизнь (о чём ниже), подорвав здоровье, она не выглядела старой женщиной, и казалось естественным, что все мы называли её по имени, не присовокупляя отчества. Марина имела несчастье в 1929 году, будучи студенткой консерватории, две недели преподавать сыну Сталина английский язык. Этого было достаточно, чтобы в 1940-м году, ее «взяли», обвинили в попытке убить Сталина, долго мордовали на Лубянке, а потом было 16 лет тюрем и лагерей. Тогда ещё не было принято рассказывать об этом систематично, но глухие упоминания у неё всё время проскальзывали. Сталина она ненавидела эмоциональнее, чем мне у кого-либо приходилось встречать. Позже я узнал, что она в это время писала книгу воспоминаний о лагерях, но тогда, разумеется, об этом нельзя было сообщать. Книга была опубликована уже после её смерти, в конце перестройки, при участии Мары, написавшего к ней предисловие. Легально же в то время она со свойственным ей энтузиазмом увековечивала память своего отца: писала о нём книгу, добивалась открытия музея Спендиарова. Эти занятия были темой многих наших общих бесед.
По странной иронии судьбы, спутник Марины Сузан, невысокий человек с незапоминающейся внешностью, был специалистом по биографии Ленина и занимался этим с увлечением.
Ну, и мы с Ириной.
Всего семь человек. Три семьи на три комнаты.
Мы, обитатели Клондайка, провели эту зиму весело и несколько безалаберно, не признавали деления на «моё-твоё». Ели все вместе, что Бог пошлёт, на кухне, в приготовлении и закупках тоже участвовали все понемногу, не считаясь. Сейчас, вспоминая это время, я больше всего восхищаюсь Ритой: как она выдерживала эту бесшабашную жизнь, стольких «каменных гостей» в доме, вечную суету, беспорядок, невозможность организовать «нормальную жизнь», которая ей, как и всякой нормальной женщине, была очень нужна. И никогда не было видно, что это ей в тягость, наоборот, казалось, что это именно то, что ей нужно. А ведь в это время она ещё носила под сердцем следующего ребёнка – через несколько месяцев, когда меня уже здесь не было, у Григорянов родилась дочь Рузанна, по-семейному – Кукурка.