Взгляды всех слушательниц устремились к Кейт. Та поняла, что многие из них, если не все, столкнулись с бедностью и отсутствием крыши над головой; такие основания, как и следовало ожидать, кажутся им всем вполне реальными. Планка изначально была не очень-то высока. И тогда Кейт решила поменять вектор беседы.
— Вот что. Допустим, у тебя есть дети. Что, если придется остаться ради них?
Перед глазами Кейт возникли образы Лидии и Доминика — как она укладывала их в постель, целовала в лоб перед сном, включив ночник.
— Во-первых, надо быть уж совсем идиоткой, чтобы завести детей с таким парнем! — судя по всему, Келли этот довод не убедил.
Джо-Джо кивнула, посмотрев Келли прямо в глаза:
— У меня были дети от такого парня. Беда в том, что он вначале вел себя довольно неплохо, я втрескалась по уши, а потом он показал свое истинное лицо — оказался ублюдком, каких свет не видывал, лжецом и настоящей сволочью.
Джо-Джо инстинктивно обхватила себя руками, чтобы успокоиться.
Кейт улыбнулась Джо-Джо. Оказывается, у них гораздо больше общего, чем ее ученица себе могла представить. Кейт даже подумала, что, возможно, нашла родственную душу.
— И ты осталась с ним из-за детей? — спросила Кейт.
— Нет, из-за наркоты. Родительских прав меня лишили уже через год после того, как мы с ним съехались. С тех пор я их не видела.
Джо-Джо выплюнула эти несколько предложений с плохо скрываемой бравадой. Но Кейт заметила, что при упоминании о детях в глазах Джо-Джо появились слезы, а на щеках выступил румянец. Она увидела, как Джо-Джо на мгновение дотронулась до своей левой груди — груди, которой, видимо, она кормила своих детей. Все это говорило, что из Джо-Джо вышла бы замечательная мать, будь жизнь не так к ней сурова.
Кейт посмотрела на одну из страниц лежащей перед ней книги — «Хрупкость, имя тебе женщина…».
Она присела в кресло, зная, что все разглядывают ее со своих мест. Сердце ее кровью обливалось от одной лишь мысли об этом, но Кейт почувствовала себя совершенно бесполезной. Что толку будет от ее рассказов и бесед по творчеству Шекспира? Это что, сможет вернуть Джо-Джо ее детей или поможет Келли скорее выйти из тюрьмы и начать жизнь снова? Конечно, нет. Речь ведь просто о ее, Кейт, самоуверенном и глупом желании преподавать?
Кейт знала — надо действовать. Она с трудом сглотнула и закрыла книгу. И начала ровным, тихим голосом:
— Иногда нам кажется, что очень легко судить других или говорить о том, как бы ты поступил в определенной ситуации. Но я думаю, что у всех нас есть кое-что общее — это осознание того, как трудно принять правильное решение, когда твоя голова разрывается от усталости, страха или наркотической ломки. Мы судим Офелию точно так же, как другие судят нас, всех нас, но ведь они, наверное, никогда не узнают — что мы чувствовали в тот или иной момент, каково нам было. Я вот, например, даже чашку чая заварить спокойно не могу, если чувствую, что зашла в тупик, если я устала — что уж говорить о каких-то важных жизненных решениях. Видимо, так я пытаюсь сказать, что не все в жизни легко и просто, как нам кажется… Но кому-кому, а уж точно не вам мне это говорить!
Раздалось несколько негромких смешков, но большая часть аудитории сохранила тишину — женщины обдумывали свои решения, из-за которых оказались сейчас в женской тюрьме Марлхэм.
Скрежет металлических ножек стула заставил всех повернуть голову. Все это время Дженис сидела на задней парте, внимательно слушала и делала заметки, как всегда. Кейт поддержала девушку, когда та только прибыла сюда, и Дженис, которая никакой поддержки не знала никогда, схватилась за возможность учиться обеими руками.
Она медленно встала, схватившись за край серой футболки и пытаясь прикрыть свой большой живот. И заговорила с одногруппницами — на это потребовалась вся смелость, на которую она была только способна.
— Мне кажется, иногда уйти — это пойти по пути наименьшего сопротивления. А вот чтобы продержаться и не свалить, нужна смелость. Гораздо сложнее оставаться в ужасной ситуации, чем сбежать от нее. Моя мама, например, всегда сбегала, как только что-то ей становилось не по душе. Пока однажды просто не ушла насовсем. Мне было шесть лет. Все было и так дерьмово, когда она еще была рядом, но, когда она уехала, дерьма стало куда больше. У нее просто кишка тонка оказалась остаться и разгрести всю эту хрень. Офелия сказала: «Мы знаем, кто мы, но не знаем, кем мы можем быть». Я думаю, это означает, что мы все можем сделать хороший выбор, если постараемся, и что можем быть тем, кем хотим. Все в наших руках.