«Вот, малыш, на твой бёздник я подготовил тебе замечательный подарок — спиздил у тебя парочку выходных дней из следующего триквестра, которые ты никогда не вернёшь!»
А ещё ей нужно платить за кое-какие свои лекарства из собственного кармана, учитывая неполноценную страховку здоровья в колл-центре. У неё серьёзные проблемы со спиной, и рассчитывает она медикаменты так, чтоб хватило не на предписанные тридцать дней, а на два месяца минимум.
Дополнительный гвоздь в мой гроб: моя неспособность нормально приносить доход приравнивается к добровольному мучению Эми.
Почему бы не вздёрнуться на люстре, болтая ногами в предсмертных судорогах?
Несколько неправильно выразился: у меня есть специфические навыки и таланты, но вот, например, срать перьями канадской гусарки — тоже специфический и редкий талант. Проблема в том, что «редкий» — не равняется «прибыльному». Не то, чтобы наше шоу уродцев совсем не получало отклика — предложения к нам поступали. Но, взимая плату за то, что делаем мы — а мы, в основном, изгоняем злобных духов с жилых помещений — ты автоматически встраиваешься в неровную шеренгу тех самых «мутных ребят». А наёбщики-конкуренты всегда будут успевать быстрее тебя, как только запахнет наживой.
Выигрывают они лишь за счёт того, что говорят клиентам, что те хотят услышать, а не как есть на самом деле. Я плох в подобного рода лжи.
Я прошерстил полку, заголовки книг располагались в случайном порядке. Издание Автостопщика осталось там же, упакованное по всем правилам.
Двести семьдесят пять долларов.
Эми не получит её на день рождения.
И она прекрасно это поймёт. Она знает, о чём речь, осознаёт убытки, говорит мне, чтоб я не волновался каждый раз, как представляется возможность. У нас есть крыша над головой, напоминает она мне, у нас есть еда, электричество. Мы есть друг у друга. По средневековым стандартам мы вполне себе зажиточные господа. Не надо впихивать себя в рамки, придуманные какими-то уёбищами в белых воротничках, рёв БМВ которых заставляет нервно икать всех кокаиновых торчков аж за шесть кварталов.
Всё в порядке, говорит мне Эми. Ты делаешь всё, что в твоих силах. Я люблю тебя.
Нажать на курок. Вскрыть вены. Почему бы, блядь, просто не покончить с этим раз и навсегда?
Лоретта припомнила:
— Около двух недель назад, Мэгги бегала по дому с её «мушиной коробочкой». Я подумала, что это у неё игра такая — выслеживать мух, сажать их в плен. Затем, через несколько дней, она приносит мне полную дохлых мух обувную коробку, и спрашивает: «теперь я должна всех их съесть?»
Я спросила её, о чём она вообще говорит, и она ответила, что я сказала ей так поступить. Может, ей приснилось, подумала я. Заставила её их выбросить, а она совершенно не поняла этого поступка. Может… с Мэгги что-то не так? Это она из-за этого? Расстроилась, не поняла меня, и убежала?
— Не думаю, но исключать возможность не хочу.
Джон отпил из чашки. Кофе был неожиданно хорош. Он подробно изучал рисунки девочки:
— Церковь, которую она продолжала рисовать… это то место, куда вы ходили? Религиозный движ для вас много значит?
— До этого момента Мэгги никогда не рисовала ничего подобного. Один раз Тед взял нас в эту церковь байкеров-католиков, у них офис в старом отеле. Ничего похожего на традиционные религиозные построения. В её рисунках там всегда есть этот шпиль и крест — в одном и том же месте.
— В городе есть церковь, похожая на эту, вы знали? Рядом с прудом? Угольная шахта с привидениями неподалёку.
— Нет, не знала.
— Может быть, она ушла туда? С друзьями?
— Возможно. Как вы думаете, что это значит?
— Может быть, ничего. А может быть — всё сразу. Я в любом случае проверю это.
Джон поднялся с места.
— Засим откланяюсь. Вы очень помогли нам, несмотря на то, что всё произошедшее тяжело на вас отразилось.
Она застыла на месте, встретившись с ним взглядом.
— Это… тяжело. Мне здесь так одиноко, Тед с тех пор, как вернулся с войны, только и делает, что нарушает договорённости и разрушает семью, ещё и Мэгги пропала… вы знаете, каково это? Заиметь сквозную дыру в жизни настолько всеобъемлющую, что жизнь невольно становится по форме самой дыры?