Праздники в семье Майка были совсем другими: по дому разливался запах еловых веток, мама Майка готовила ветчину (я съела немного из вежливости — впервые попробовала свинину), а Майк со своим папой и Райаном играли в футбол во дворе. Я чувствовала себя приглашенной звездой черно-белого ситкома.
По дороге домой мы молчали. Майк включил радио, листая каналы, пока не попалась песня, которая ему нравилась, — как обычно. Ехать было недалеко, но мне хватило времени на размышления. Он ударил меня впервые, но прежде делал кое-что еще — щипал, дергал, хватал. Но это все в шутку, так?
Только тогда почему меня не удивила пощечина?
Я не поцеловала его на прощанье, как делала обычно, когда он довозил меня до дома. Это наполнило меня гордостью. Как будто я преподала ему урок.
Но на следующее утро Майк, как обычно, ждал меня в машине у дома, чтобы отвезти в школу, и никто из нас не заговорил о том, что случилось накануне. Может, я это выдумала? Все было как всегда: Майк держал меня за руку на переменках, поцеловал в шею за обедом на глазах у всех, съел половину моего сэндвича. На какое-то время я смогла убедить себя, что мне просто приснился кошмар.
Знаю, я не должна была этого делать. Я должна была порвать с ним. Рассказать родителям. Ну хотя бы не садиться к нему в машину на следующий день. Нельзя же любить парня, который тебя бьет. Но мне казалось, что это был сон. А что, если это и правда был сон? Нельзя же расставаться с парнем из-за плохого сна.
Но потом это случилось снова, и на этот раз все было до боли реально.
Среда, 12 апреля
ИЗМОТАННАЯ ДЕВУШКА
Сегодня я дала Хайраму себя поцеловать. Хотелось бы мне сказать, что в первый раз, но это продолжается с тех самых пор, как в январе я постучалась к нему в машину. Наверное, в глазах некоторых это делает меня шлюхой.
Может, и в моих глазах тоже, но я не собираюсь об этом думать.
До того дождливого зимнего четверга мы с ним ни разу не разговаривали. Я знала, кто он такой, — кажется, это все знают, как будто он неотъемлемая часть школы, несмотря на то что Хайрам всего на год старше меня, а перевелся в Норт-Бэй только в десятом классе. Он появляется на уроках (иногда) и на вечеринках (постоянно). Школьный неудачник, школьное посмешище, но всегда рядом, если где-то тусовка.
В тот первый раз шел дождь, небо было затянуто тучами, не то что сегодня. Я постучалась в окно его машины — раньше мне было бы слишком страшно такое сделать. Раньше я бы попросила своего парня постучаться или хотя бы пойти со мной. А может, подождала бы, пока он сам мне это предложит. Но этой зимой то, что раньше меня пугало, стало казаться намного менее страшным.
Сейчас, в объятиях Хайрама, в яркий солнечный весенний день, я должна была бы волноваться, что кто-то увидит меня, что кто-нибудь пройдет мимо к своей машине, что кто-нибудь припаркуется слишком близко, хотя машина стоит в дальнем углу почти пустой парковки. Кто-нибудь может нас сфоткать или даже запустить прямой эфир для всей школы. Что бы сделал мой парень, если бы поймал меня с Хайрамом? Может, вызвал бы его на бой, как делают иногда парни, как будто мы в дореволюционной Франции и он должен на дуэли защитить мою честь?
Но если бы меня волновала такая возможность, я вообще не подходила бы к машине Хайрама. Просто находиться здесь настолько же скандально, как и целоваться с ним.
Как бы я объяснила окружающим происходящее, с поцелуями или без? Врать нехорошо, но мне поверят, если я придумаю достаточно убедительную отмазку.
Точнее сказать, раньше бы поверили. Сейчас, после всего, что случилось, я уже не уверена. Может, решили бы, что я так говорю только из-за всей этой истории с Майком. Как будто то первое обвинение — снежок, который образует лавину.
Между поцелуями мне вдруг приходит в голову, что имя Хайрам настолько отличается от имени Майк, насколько это вообще возможно.
Майк Паркер.
Хайрам… Я чуть не прервала поцелуй, осознав, что не знаю его фамилии.
Хайрам отлично целуется. Лучше, чем можно от него ожидать. Ну, по крайней мере, лучше, чем я от него ожидала. Нельзя сказать, что Хайрам классический красавец — еще одно отличие от пай-мальчика Майка Паркера, — но мне он всегда казался привлекательным, может, потому, что его не особо волнует вопрос классической красоты. У него козлиная бородка — или «Ван Дейк», я вечно путаю, — но как-то так выходит, что она никогда меня не щекочет. Она мягкая, почти шелковистая, на пару тонов светлее почти черных волос на голове. Губы у него тонкие, и от этого поцелуи кажутся нежными, осторожными. Как будто он каждый раз просит разрешения. А может, пытается удержать мой интерес, целуясь так, чтобы мне казалось, что я повторяю «да, да, да» снова и снова.