— Это точно, — осторожно соглашаюсь я. Мне не хочется давать ей ложную надежду. — Но я не уверена, что ученики могут повлиять на исключение. Даже если устроить акцию протеста, знаешь, это не… Не факт, что его все-таки исключат. — Я вспоминаю, что говорили вчера родители. — В школе не прописан протокол для таких ситуаций.
Папа сказал бы, что в этом и есть суть протеста: требование изменений, правосудия, которое сейчас не соблюдается. Я открываю рот, чтобы объяснить Майе: протест это только первый шаг, — но она не выглядит готовой выслушать лекцию о социальных переменах. Кажется, что она вот-вот заплачет.
Я изо всех сил стараюсь придумать, что сказать. Как я могу так спокойно и уверенно спорить о гипотетических ситуациях с папой за ужином, а здесь, в реальном мире, где все по-настоящему, где это поможет человеку, который для меня важен, способна только мямлить?
— Как думаешь, что будет? — наконец спрашиваю я.
Майя качает головой.
— Не знаю.
Не могу по ее лицу понять, что она думает. Она грустит? Или злится? Я злюсь. Злюсь, потому что, вполне возможно, не будет ничего. Попечительский совет может решить, что лучше все замять. Хорошо, если Майк получит хотя бы выговор. Или же нам прочитают специальную лекцию о том, что товарищей нужно уважать, и на этом мы должны будем усвоить урок и идти вперед, как будто не случилось ничего серьезного.
Папа сказал бы, что акция протеста — это шумиха. Школа не сможет замять многочисленную демонстрацию.
Но не уверена, что Майя захочет это услышать. Я пытаюсь придумать, что сказать.
«Все будет хорошо», — но я не могу так говорить: что, если не будет?
«Я с тобой», — но это не так, потому что будь я хорошей подругой, то заметила бы, что происходит.
«Мне так жаль», — жаль, что я не знаю, что сказать.
Я даже не могу обнять Майю, потому что тогда она почувствует, как трясутся мои руки. Так что я снова впихиваю их под бедра, и мы сидим молча, пока в моей голове каруселью кружится все, чего говорить не надо.
ТРЕВОЖНАЯ ДЕВУШКА
Каждый вторник после уроков у меня пятидесятиминутный час с доктором Крейтер (так его называет папа, потому что встреча длится пятьдесят минут, но доктор Крейтер называет ее «час»). Еженедельные сеансы психотерапии — часть моей трехмесячной сделки с родителями. Вначале я думала, что доктор заставит меня раздеваться перед каждым сеансом, чтобы проверить, не появилось ли новых царапин и порезов. Я представляла себе, как буду объяснять невинные ранки: порезалась при бритье; рука соскочила, когда я помогала маме с ужином; упала с кровати и приземлилась на острый край металлического каркаса (такое и правда со мной случилось в шесть лет).
Но мои гипотетические объяснения оказались не нужны, потому что доктор Крейтер никогда меня не осматривала. Кроме того, я держу слово, и мне даже нечего объяснять. Доктор сказала, что, раз я обещала не лгать родителям о порезах, она может рассчитывать, что с ней я тоже буду честной. Мне это показалось несколько странным, потому что она, судя по всему, не была в восторге от нашей сделки, но, может, хотела доказать что-то насчет доверия между доктором и пациенткой (и ее родителями).
Доктора Крейтер посоветовали в больнице. Она хотела встречаться со мной несколько раз в неделю, но папа согласился, когда я сказала, что это совсем не обязательно.
Конечно, папа не знал, как долго я резала себя.
Он не знал, сколько раз я это делала, потому что поначалу шрамов не оставалось.
Что касается порезов, нужно понимать — это не случайность. Я читала статью о девушке, которая соскользнула в анорексию: она начала с диеты, ограничивала себя все больше и больше, и это переросло в болезнь. С порезами все не так. Я хочу сказать, наверное, найдется кто-то, кто порезался (или порезалась) случайно, испытал облегчение, а потом начал (начала) делать это намеренно, но как только ты начинаешь это делать намеренно, нельзя притвориться, что это случайность. Ты принимаешь решение, каждый раз заново.
Я резала только верхнюю часть бедер, где никто не заметит. В своей ванной, ночью, за закрытой дверью. Мама думала, что я принимаю долгие успокаивающие ванны. Обычно она такое не одобряет, считая пустой тратой воды при нашем довольно-таки засушливом климате, но тогда, к моему удивлению, говорила, что рада видеть, как я уделяю время себе.
Я резалась под струей воды (еще расточительнее, чем просто в ванне). Первые несколько порезов были неглубокими, только чтобы снять напряжение, как будто я приоткрывала окно, чтобы проветрить комнату. Даже почти без крови.