Когда мы снова будем вместе, я не стану ждать, пока она возьмет меня за руку, чтобы пройти по коридору. Я не стану ждать, пока она наклонится, чтобы поцеловать ее перед уроком. Я первая скажу: «Я люблю тебя» — и не стану ждать, пока она мне напишет, чтобы что-нибудь запланировать.
Мы целуемся, целуемся, целуемся. Я не гляжу на часы в машине Тесс. Я вообще не слежу за временем.
Мы можем ходить на двойные свидания с Майей и Хайрамом. Нет, я сержусь на Майю. Она соврала мне про Хайрама. Ну, точнее, не соврала, а просто не призналась. Когда родители узнали про порезы, папа сказал, что умалчивание правды — то же самое, что вранье. Он сказал, что я должна снова заслужить их доверие. Отсюда трехмесячный договор, кодекс чести, все такое.
Я рассказала Майе про порезы, но не про таблетки. Я тоже умолчала правду.
А Хайрам не мог дать мне таблетки только для того, чтобы умаслить Майю, потому что он не рассказал ей об этом. Когда она спросила, о чем мы, он прикрыл меня.
Стоп, почему я думаю о Хайраме, о папе, о Майе во время поцелуя с Тесс? Разве я не должна думать о ней, только о ней и ни о ком другом? Почему я больше не могу избавиться от этих мыслей? Почему я не могу перестать думать о том, что сказала Майе у Кайла?
«Ты соврала мне?»
«О чем еще ты мне врала?»
«Это ты испарилась, а не я!»
«Как ты могла с ним остаться?»
Господи, я ничем не лучше остальных. Как будто жертва должна быть идеальной, чтобы ей поверили. Я как одна из тех, кто допрашивает пострадавшую от сексуального насилия: во что ты была одета? сколько ты выпила? — как будто она виновата в случившемся.
На самом деле я понятия не имею, почему Майя оставалась с ним. Я бы хотела верить, что сама ушла бы или сразу обратилась за помощью, если бы это случилось со мной, но откуда мне знать? Я никогда не была в ее положении. Я же сказала вчера, что несколько месяцев резала себя и не обращалась за помощью. Я не имею права ее осуждать.
Господи, мне так жаль.
Я отстраняюсь от Тесс.
— Что такое?
— Я должна вернуться на вечеринку.
Тесс удивленно моргает:
— На вечеринку?
— Я должна убедиться, что с Майей все хорошо.
— Ох, солнце, — говорит Тесс, проводя пальцами вверх и вниз по моей руке. Я вздрагиваю (и давно мне стало холодно?). — Ты такая замечательная подруга.
— Нет. — Я мотаю головой. — Это неправда.
— Конечно, правда, — возражает Тесс, — разве ты не говорила только что, как тебя наказали за то, что ты ей помогла?
Я пожимаю плечами.
— А демонстрация, которую ты спланировала?
Демонстрация. Демонстрация, которая зажила собственной жизнью. Демонстрация, которая должна была помочь Майе, но это уже не так.
— Все правда верят, что это был Хайрам.
Тесс качает головой:
— Не все! И в любом случае все согласны, что Майе причинили боль и что ей нужна наша поддержка.
— Но ты считаешь, что это мог быть и Хайрам?
Тесс задумчиво хмыкает:
— Если это сделал Хайрам, то обвинять Майка — чистой воды безумие. Возможно, Майя и правда травмирована, как все говорят, но я думаю, она отлично понимает, что произошло.
Может, Тесс скажет, что это я безумная, если узнает, что мне лучше, когда я истекаю кровью, чем наоборот.
— Послушай, — говорит она. — Все будет хорошо. Я люблю тебя.
Меня это должно было обрадовать, но я все равно думаю о том, что Тесс не знает о моей тревоге, о докторе Крейтер, о диагнозе (а может, и не одном). Когда она порвала со мной, сказала, что как будто совсем меня не знает. Но честно говоря, так было всегда.
Так холодно, что я дрожу.
Нет. У меня дрожат руки.
— Мне надо идти.
— Ты уходишь? — Тесс не верит своим ушам.
Я киваю.
— Ты слышала, что я сказала?
Я снова киваю.
— И все равно уходишь?
Я открываю дверь машины и, спотыкаясь, вылезаю на тротуар. Я не оборачиваюсь, но меня пробирает дрожь, когда я слышу, как ревет мотор, как машина проносится мимо меня. Тесс думает, что я ее отвергла. Пару дней назад я бы предпочла, чтобы она так думала и дальше. Сейчас я не уверена, что лучше. Мне хочется, чтобы она думала, что я ушла, потому что я такая крутая и холодная или потому что у меня истерика?
Я прохожу по подъездной дорожке к дому и медленно, осторожно открываю заднюю дверь. Снимаю туфли. В доме тихо и темно. Я на цыпочках поднимаюсь по лестнице, с тихим щелчком закрываю за собой дверь спальни. Включаю настольную лампу и роюсь в рюкзаке в поисках пакета с таблетками. Я гуглю их название.