— Что тут у вас?
Тесс. Мальчики всегда бегут первыми. У нее есть время.
— Ты такая молодец, Майя, — добавляет она.
Майя помогает мне подняться. Я чувствую, как она пожимает плечом:
— Я просто сказала правду.
— Там забег начинается, — замечает Тесс.
— Они серьезно собираются допустить Майка после всего, что случилось? — спрашиваю я.
Тесс качает головой:
— Я не уверена. Если собираются, мы можем попытаться помешать. Девочки готовы.
Я смотрю в глаза своей бывшей девушки. Ее волосы стянуты в тугой пучок, как всегда перед забегом — только тогда она пытается их как-то усмирить. На ней розовая кофта, но снизу — спортивная форма. Утром она была готова бежать. В конце концов, она участвует в соревнованиях. Она может одновременно хотеть и протестовать, и победить в гонке.
Я вижу, как Тесс оглядывает меня. Мне не нужно зеркало, чтобы знать, что выгляжу я ужасно. На щеках следы от слез, кожа наверняка в красных пятнах, глаза красные, нос забит. Я все еще тяжело дышу, как будто сама только что бежала.
— Мы как раз собирались уходить, — говорю я наконец.
Тесс моргает. Она знает, что что-то не так, но никогда не видела меня такой — я и сама никогда не видела себя такой, — так что никак не может понять, что именно не так.
— Уходить? На тебя это не похоже, — неловко шутит она.
Я качаю головой:
— Вообще-то ты не знаешь, что на меня похоже, а что нет.
Эти слова прозвучали резче, чем мне хотелось (вечно говорю что-то не то), хотя почти не отличались от того, что сказала Тесс, когда бросала меня, и от того, что подумала я, вылезая из ее машины.
Может, Тесс никогда и не любила меня. Может, она попросту не могла.
Тесс открывает рот, чтобы ответить, но я ее опережаю:
— Но ты не виновата. Дело во мне.
МАЙЯ
Я веду Джуни к маминой машине. Спрашиваю:
— Ничего, если поведу я? Ты все еще выглядишь довольно… — Я медлю: не хочу ее обидеть. — Довольно шатко.
К моему удивлению, Джуни смеется:
— Отлично сказано. — Она поднимает руки, и я вижу, как они трясутся. — Определенно шатко.
Мы садимся в машину, но я не завожу мотор. Я где-то читала, что нельзя без разрешения прикасаться к тому, у кого была паническая атака, но не знаю, что еще делать, кроме как держать Джуни за руки и умолять ее дышать. Сейчас моя самая близкая подруга выглядит гораздо лучше, чем несколько минут назад, хотя все еще дрожит.
Джуни кивает в направлении трека:
— Я не слышала, что ты сказала.
— Я сказала, что хочу, чтобы Майка исключили.
Даже в машине, с закрытыми дверьми и окнами, слышно, как аплодирует толпа, когда бегуны встают на старт. Я морщусь. Больно думать, что люди на трибунах все еще не верят мне или, хуже того, верят, но недостаточно, чтобы не болеть за звезду команды.
— Майк все равно там, — говорю я, — все равно бежит. Они все равно за него болеют.
Я сглатываю, но комок в горле остается.
— Это еще не точно, — возражает Джуни. — Может, ему не дадут участвовать.
И упустят возможность победить наших главных соперников? Маловероятно.
— А может, после того, что ты сказала, он сам решил не участвовать, — добавляет Джуни с надеждой, хотя, кажется, сама не очень верит в свои слова. Мы обе знаем, что Майк никогда не откажется от состязаний. От возможности победить.
— Даже если он участвует, — наконец решает Джуни, — многие не будут за него болеть.
Я пожимаю плечами:
— Все хотят, чтобы наша школа победила.
— Никто не хочет победы такой ценой. — Джуни осекается. — Ну ладно, не никто, но многие не хотят, я хочу сказать. Я верю в это. Правда. Ты не просто так вышла на трек. Ты не просто так заговорила.
Я киваю, но мне все еще хочется плакать. Раньше я думала, что, когда побеждал Майк, побеждала и я. Мы были в одной команде. Я думала, что, когда зрители аплодировали ему, они аплодировали и мне тоже. Сейчас все наоборот.
Злость позволила мне встать перед толпой и сказать все, что я хотела. Злость помогла мне понять, чего я хочу. Но сейчас… Мое сердце больше не колотится. Все, что я чувствовала, забирая громкоговоритель у директора Скотт, — ярость, адреналин, — улетучилось. Как будто у меня было определенное количество энергии и она закончилась — как лопнувший шарик. Внезапно на меня наваливается страшная усталость.
— Что со мной не так? — По моему лицу текут слезы. — Почему я плачу?