Тесс кивает и прислоняется к моей машине, рядом со мной.
— Но чтобы ты знала, у всех есть свои сложности. Я тоже многого тебе не рассказывала.
— Правда? — Я искренне удивлена: Тесс всегда казалась мне такой открытой.
— Ну конечно, — ухмыляется она. — Я не собиралась показывать тебе, какая я стремная. Я хотела тебе понравиться.
— Ты мне нравишься, — говорю я.
— Ты мне тоже. — Улыбка Тесс тает. — Ну, мне пора в класс. Не у всех есть такое волшебное влияние на учителей, как у тебя.
— Знаешь, мне спускают с рук опоздания только потому, что мой доктор сказала, что я не могу это контролировать.
— Серьезно?
Я киваю:
— ОКР. — Я чувствую, как руки в карманах трясутся оттого, что я открыла свой секрет, но не умолкаю. — Я из-за него повсюду опаздываю. Но я над этим работаю. Ну, буду работать.
— Удачи!
— Спасибо.
Майя возвращается ко мне, пока Тесс идет к школе.
— Ты в порядке? — спрашивает она.
Я чуть не начинаю снова смеяться:
— Я честно не знаю, как на это ответить.
Майя улыбается:
— Тебя можно понять.
Я смотрю на школу, зная, что Майк, скорее всего, где-то внутри.
— А ты в порядке? — спрашиваю я.
Майя кивает:
— Знаешь, в общем-то, да. По крайней мере, мне лучше, чем было в прошлый понедельник.
— Да?
— Да. — Майя делает паузу. — А тебе нет?
Я думаю. Неделю назад я была твердо намерена скрыть, что я тревожная психичка, даже если ради этого нужно было держать всех — от психотерапевта до моей девушки — на расстоянии вытянутой руки. Но как я могла быть хорошей подругой, или девушкой, или дочкой, если была так занята жонглированием разных сторон своей личности, что не была в состоянии быть собой?
Майя права. Сейчас, рядом с подругой, от которой у меня больше нет секретов, стало гораздо лучше.
— Как думаешь, нам с Тесс стоит снова начать встречаться? — спрашиваю я, в полной уверенности, что Майя знает ответ.
— Не знаю, — отвечает она. — Не знаю, обязательно ли разобраться со своими проблемами, прежде чем с кем-то сходиться. — Она осторожно подталкивает меня бедром: — Но я в любом случае буду твоей лучшей подругой.
Она не сказала ни да, ни нет, но все равно сумела найти именно те слова, которые мне нужно было услышать. Как всегда.
Майя глубоко вздыхает и смотрит в дальний конец парковки. Я слежу за ее взглядом и упираюсь в единственную машину, которая паркуется дальше моей. Там сидит Хайрам и безмолвно поддерживает Майю со своего места за кулисами, совсем как вчера, а может, и гораздо раньше. Я гадаю, будет ли Майя когда-нибудь ходить по школьным коридорам, держась с ним за руки, как с Майком. Я вспоминаю его сообщение в субботу: «Я всегда рядом, если захочешь поговорить». Может, он и меня сейчас поддерживает.
Я снова гляжу на Майю:
— Я тоже в любом случае буду твоей лучшей подругой.
Одна из причин, по которой я сегодня опоздала, никак не связана с моим ОКР. Папа остановил меня уже в дверях.
— Я должен перед тобой извиниться, — сказал он. — Я не хотел так на тебя давить. Если бы не я, ты бы не думала, что должна организовать акцию протеста, и не случилось бы того… — Папа помедлил, подыскивая подходящее слово. — Не случилось бы неприятности на демонстрации.
Я покачала головой:
— Я хотела устроить демонстрацию. Я хотела это сделать ради Майи.
— Но ты же… — Папа опять споткнулся, не находя слов, чтобы описать то, что со мной вчера произошло. — Тебе стало плохо, — наконец закончил он. — Может, если бы мы с твоей мамой растили тебя по-другому…
— Хочешь сказать, если бы вы не научили помогать людям, быть хорошей подругой? — перебила я. — Я хочу вырасти таким человеком. — У меня перехватило дыхание. — Просто я не уверена, достаточно ли я сильная, чтобы сделать все, чего хочу.
Папа кивнул:
— Мы все хотим сделать больше того, на что мы, по нашему мнению, способны.
Я буквально видела, как он прикусил язык. Обычно после такой фразы последовали бы слова о том, что все равно нужно пытаться, как бы тяжело это ни было.
Наконец я глубоко вздохнула и спросила:
— Ты придешь сегодня вечером к доктору Крейтер?
— Что?
— Мама придет, — объяснила я. — Она хочет лично поговорить с ней. Ты тоже мог бы прийти. У нас назначено на три тридцать.
Папа заколебался.
— У меня будет встреча, — начал он. — Но я посмотрю, может, удастся ее перенести, хорошо?
Я кивнула. Мне хотелось спросить, гордится ли он мной все еще. Хотелось спросить, не подвела ли я его, когда признала, что, возможно, нуждаюсь в лечении и лекарствах, что, наверное, не смогу со всем справиться одна. Точнее, мне не хотелось этого спрашивать, но вопросы все равно крутились в голове. Я знала, что папа скажет: конечно, он гордится, конечно, я его не подвела, — гордится тем, какой он отец. Но еще я знала: что бы он ни говорил, в глубине души все равно может быть разочарован. И я боялась, что если спрошу вслух, то увижу, как он лжет в ответ. Но этим утром Тесс не была похожа на лгунью, когда пригласила меня на свидание, хотя я дважды за последние два дня упала перед ней в грязь лицом.