Мы с мамой вчера разговаривали — долго, на удивление спокойно. Мы обе плакали, но мне не пришлось ее утешать. Она извинилась, что не заметила раньше; я сказала, что специально все скрывала. Она спросила про курение (она называла это «твой эксперимент»), но не сердилась, скорее переживала из-за того, что мне понадобилось заглушать боль таким способом. Она заверила, что поймет, если я захочу отсюда уехать; я ответила, что еще не решила. Она пообещала, что в любом случае поддержит мое решение. Она призналась, что страшно гордится тем, что я обо всем рассказала:
— Не уверена, что мне бы хватило смелости на твоем месте.
Впервые я не почувствовала себя трусихой из-за того, что так долго ждала.
— Но если я решу переехать, — спросила я, — разве это будет не бегством?
Смельчаки не сбегают.
Мама ответила не сразу. Она склонила голову набок и прикусила губу, так же, как она делает, когда пытается угадать ответ на вопрос вечерней викторины.
— Нет, — ответила она наконец. — Это уход от токсичных обстоятельств. Это не бегство. Это демонстрация силы.
Я удивленно моргнула. Мама что, хочет, чтобы я уехала?
— Хочешь сказать, что, по-твоему, мне стоит это сделать?
— Ох, милая, если бы все было по-моему, ты бы всю жизнь жила под моей крышей. — Мама печально улыбнулась. — Но тут не мне решать. Не так уж хорошо я тебя защищала, пока ты жила со мной.
— Ты не виновата, — начала я, но мама предостерегающе подняла руку:
— Родителям вечно кажется, что во всем, что происходит с их детьми, виноваты они. Я всю неделю еле удерживалась от того, чтобы не отправиться к дому Майка и не разбить бейсбольной битой его машину.
Я громко рассмеялась. Слишком уж комичная картина: мама колотит машину Майка.
— Я думала, ты его любишь.
Мама с ужасом поглядела на меня.
— Я люблю тебя, — отчеканила она.
Я вдруг подумала, что у меня есть родитель, который готов сказать: «Если ты хоть пальцем тронешь мою дочь, я тебя убью». Просто это не папа.
— Почему ты так мне и не сказала? — спросила я. — О том, что хочешь разбить его машину?
— Сказала бы, если бы знала, что это так тебя рассмешит, — улыбнулась она. — Но я не хотела показывать, как меня все это расстроило. Я знаю… — Мама помедлила. — Я знаю, ты думаешь, что я вечно перетягиваю на себя одеяло, когда с тобой что-то случается.
Я пожала плечами: это сложно отрицать.
— Но с родителями такое дело, — объяснила она. — Я так тебя люблю, что иногда мне сложно понять, где начинаешься ты и заканчиваюсь я.
— А-а, — тихо сказала я. Мне такое никогда в голову не приходило. Может, причина ее поведения в том, что, когда что-то плохое случается со мной, это как будто случается и с ней тоже.
— Пообещай мне кое-что, — добавила мама. — Неважно, поедешь ты в Нью-Йорк или останешься здесь, я хочу, чтобы ты присоединилась к группе поддержки переживших насилие.
Переживших. Еще одно слово, которое я не думала на себя примерять. Но когда мама это сказала, я подумала, может, оно и правда мое. Может, это часть меня, с которой я сама еще не знакома.
Сейчас я рассказываю Джуни о папином предложении переехать в Нью-Йорк.
— Это была мамина идея, — добавляю я.
— Серьезно? — недоверчиво спрашивает Джуни. — И твоя мама согласна с тем, что ты будешь жить на другом конце страны?
— Ну, нельзя сказать, что она этому очень рада, — признаю я. — Но она пообещала, что отпустит меня.
— Ты ждешь решения попечительского совета? — спрашивает Джуни.
— Думаю, вопрос даже не в том, исключат Майка или нет.
Джуни кивает. Мы обе знаем, что, даже если Майка не будет, Кайл и Анил останутся. Тренер по бегу останется. Ева Меркадо останется. Для некоторых наших одноклассников — и некоторых учителей — Майк всегда будет золотым мальчиком, а я останусь девушкой, которая испортила ему жизнь.
— Может, и неважно, исключат Майка или нет. — Я машу рукой вперед, в сторону школы: — Там всегда будут те, кто верит ему, а не мне.
Джуни качает головой.
— Это важно, — твердо говорит она, и я киваю.
Она, конечно, права.
Это важно.
Но все равно, даже те, кто мне верит, возможно, всегда будут видеть во мне только девушку, которую бил парень. Может, мальчики будут сторониться меня, когда я буду проходить по коридорам, как будто я начну обвинять и их, если они подойдут слишком близко. Может, девочки будут бояться обнять меня слишком сильно — опасаясь, что это спровоцирует неприятные воспоминания. Может, учителя будут потакать мне на уроках, потому что знают, через что я прошла. Они будут делать это из добрых побуждений, но лишний раз напомнят обо всем, что случилось. И не то чтобы я хочу — или могу — все забыть. Но для них я всегда буду девушкой Майка.