Тимка коротко взлаял, уставившись на Сергея.
— Надо же, понял! — умилилась Зинаида Васильевна. — Знаете, Сергей, иногда мне этот пес кажется чертовски умным созданием. Он нацелен на главное. Еда, прогулка, то бишь свобода, мир в доме. Стоит нам только возвысить голос, как он сбегает от нас куда-нибудь под кровать. Ему больно от нашего крика и жаль нас, глупых.
— Если позволите, — сказал Сергей, — если не помешаю, я бы остался. На часок-другой…
— Просим! Умоляем! Тимка, скажи! — Всеволод Андреевич радостно вскинул руку, и пес подпрыгнул, залился счастливым лаем, поняв, что пробил миг его радости.
Быстро дообедали, подгоняемые вызвенившимся нетерпением лаем, — никакими словами нельзя было сейчас унять Тимку, — и вот шагают они втроем по дорожке, теснимой вековыми соснами, и Тимка тянет, тянет на поводке, увлекшись чтением острых и прекрасных запахов.
— Свою нерукотворную книгу листает, — сказал Всеволод Андреевич. — И тут же ответ дает. Пошла переписка.
Следом за псом и он тоже то туда, то сюда устремлялся, кружил, и если не принюхивался, то уж посматривал во все стороны. И тревожились его глаза, не проникал в них покой сих благословенных мест.
А Сергей проникся этим покоем. Он с дорожки не сходил. Ожидая, оглядывался, и все касался суеверно ладонью каждого дерева, до которого мог дотянуться, и тогда вскидывал голову и тянулся глазами к далекой вершине, казавшейся дальше от земли, чем от неба.
Кружа и как бы разрываясь на части, ибо множество всяческих нагрянуло на него дел, — вон сколько надо было ответов писать, — пес все же вел их, тянул на поводке в свою куда-то сторону, к своей цели. Похоже, этот маршрут был ведом и Всеволоду Андреевичу. И не очень-то охотно шел он дорогой, избранной Тимкой, поводок все время был натянут. Но — шел. А следом за ними, молясь деревьям, следовал Сергей. Был он сейчас в том состоянии духа, когда душа все понимает, когда отклик в ней готов поспешить навстречу всякому, кто нуждается в участии. Этот всякий — и муравей, безрассудно вступивший на пешеходную тропу. Обойти муравья! И даже комар, севший на руку. Сдуть, не убить! И дятел — пестрое чудо, близко перелетевший с сосны на сосну. Примедлить шаг, не спугнуть бы! Больно глядеть, когда чудо пугается, когда метаться начинает крыльями, созданными для парения, а не для метания.
Он все понимал, всех жалел. И муравья, и дятла, и этого Всеволода Андреевича, который как раз и метался, влекомый своей собакой, и тревожились, не успокаивались, ждали чего-то его глаза. Сергей понял: предстоит встреча. Такая, при которой трудно с глазу на глаз, и потому и понадобился он в спутники. Что ж, Сергей был готов пособить, если нужна станет его помощь, душа его изготовилась.
— Куда это он все тянет? — неискренне удивился Всеволод Андреевич. Знал ведь, куда тянет пес. И шел за ним, хоть и упираясь, но всерьез не препятствуя. Не хотел бы идти туда, куда тянул Тимка, повел бы его сам, натянув поводок, переборол бы его волю.
— Знает дорожку, — сказал Сергей. — Пусть ведет. Они умнее нас в этом.
— В чем, в этом?
— Ну, в выборе пути. У них точнее ориентиры. Проще.
— Пожалуй. Что ж, доверимся ему?
— Доверимся.
— Тогда нам предстоит встреча.
— Я уж догадался.
— Не из легких, скажу я вам.
— Надо думать. О легком бы не предупреждали б.
— Мне будет трудно, да и вам достанется.
— Нас ведь трое, — улыбнулся Сергей. Жаль ему было этого Всеволода Андреевича, которого вел на поводке, тянул куда-то, все более возбуждаясь, пес Тимка. Мудро ли поступал этот пес или, может быть, опрометчиво? Он следовал своим понятиям, своим жил нюхом и тянул, спешил. Но те ли это были понятия, какие бы пригодились сейчас Всеволоду Андреевичу, помогли бы ему разжаться? Как знать? Ответ был в тумане, он был в конце их пути. На этой аллее, где вековые сосны перемежались вековыми березами, на которую они свернули? И где, в каком месте случится та встреча? Возле дерева, возле одной из калиток?
— А ведь мы через древний лес идем, опушкой древнего леса, — сказал Сергей.
— Верно, этот поселок строился в лесу. Жаль, падать стали часто сосны. Что ни гроза, то потери.
— Поврозь стоят, вот ветер их и валит.
— Да, вы воспитатель.
— Я как раз хотел добавить, что у людей все куда сложнее. Народу вокруг много, а ты — одинок. И так бывает.