Германию охватило такое могучее освободительное движение, что ничто в мире, казалось, не могло разбить теперь германскую армию, так как каждый немец выступил на защиту своей свободы и собственного своего благополучия. Лозин видел, как каждый немец — без различия пола, возраста, убеждений, класса — нес на алтарь родины все, что он мог и что было в его силах. На карту были поставлены все национальные, духовные и материальные силы германского народа…
Как и в 1914 голу, германцы потребовали от Бельгии свободного пропуска своих войск. Немецкое командование ждало, что маленькая героическая страна откажет и бросит свои слабые силы на германского Голиафа, как это было в 1914 году и как этого требовало теперь ее соглашение с Францией. Но то, что произошло, поразило Германию и весь мир. Бельгия согласилась пропустить германские войска. В официальной декларации к бельгийскому народу король заявил, что с болью душевной он должен, опираясь на мнение парламента, пропустить германские войска через свою страну. Международная конъюнктура и тяжелые экономические раны создают такое положение, что правительство не может, защищая свою землю, ставить на карту существование и благополучие бельгийского народа и должно подчиниться грубой силе.
Бельгия получила заверения германского и советского штабов, что она не только не потерпит никакого ущерба от прохода союзных войск, но будет щедро вознаграждена за «временное беспокойство». Бельгийский народ призывался к порядку и спокойствию и к воздержанию от всяких эксцессов. И германские войска спокойно прошли Бельгию… В первый же день после вступления в страну германских войск последовал акт отречения от престола и отъезд короля в Англию. Перед глазами короля стоял великий 1914 год; он не мог выдержать национального позора… не мог согласиться с парламентским решением и ушел от своего народа…
Измена Бельгии поставила Францию в тяжелое положение, так как германцы, благодаря пропуску их войск через Бельгию, сумели еще скорее, чем предполагалось, перебросить армию на французско-бельгийскую границу. Французы решили нарушить нейтралитет Бельгии, как это сделали германцы, и бросили навстречу германским войскам в Бельгию часть армии. Грандиозный бой на линии Ат-Курселл-Эталл-Конфлан закончился для французской армии тяжелой неудачей, хотя сначала французы с легендарной храбростью задерживали продвижение 50 германо-советских дивизий. В районе Брие французы залили наступающих красных таким ураганным огнем, а черные войска атаковали их с такой бешеной яростью, что фронт VIII советской армии был прорван и лишь прибытие пяти дивизий из резерва спасло VIII армию от полного разгрома. Зато на севере, от Вире до Эталла, IV, V и VI советская армии нанесли крупное поражение французам, раздавив их своей численностью и буквально уничтожив грандиозной авиаатакой, а в районе Бренн-ле-Суаньи I и II германские армии совершенно разгромили французскую армию и взяли около ста тысяч пленных.
Эти страшные удары заставили французские армии быстро отойти назад. Германо-советские войска шли по пятам и не давали французам использовать природные препятствия и заготовленные заранее укрепленные позиции. Вообще, благодаря молниеносности наступления германо-советских войск, о позиционной войне, подобной той, которая велась с зимы 1914 года по 1918 год, не могло быть и речи, — и в этом был трагизм положения Франции, так как ей не давали возможности использовать для упорной защиты все свои силы и заранее приготовленные позиции.
Не оправдались самонадеянные надежды Франции и на свой авиафлот. Как уже упоминалось, ему был нанесен ужасный удар. Почти полное господство в воздухе оказалось в руках германцев и большевиков.
Между прочим, вопреки предсказаниям романистов и фантазеров, обе стороны избегали налетов на вражеские столицы. Если и были грандиозные воздушные атаки, то только на крепости, базы и порты. Париж, Берлин, Москва, Лондон, Вена. Белград и др. столицы массовым нападениям неприятельских авиафлотов не подвергались. Чем объяснить такое деликатное поведение смертельных врагов? Едва ли великодушием. Вероятно, их все же удерживала боязнь мирового общественного мнения. Однако, все, кто мог, бежали из больших городов, а оставшиеся не выходили на улицу без противогазов.
Итак, положение Франции было трагично. Вся надежда этой страны была на Соединенные Штаты.
Кипучая работа американцев сделала то, что в сравнительно короткий срок они воскресили американскую армию 1917–1918 г.г. Около 500 000 солдат были уже готовы к отправке, а 100 000 находились в море, на пути во Францию. Однако, военные авторитеты считали положение Парижа безнадежным. Чтобы захватить Париж, германо-советским войскам нужно было не больше двух-трех недель, главная же масса американских войск — от 500 до 800 тысяч — могла вступить в бой не раньше, как через месяц. Когда какой-то корреспондент спросил об этом американского агента во Франции, полковника Гарри Коллинса, ответ Коллинса стал историческим. Он сказал:
— Да, мы знаем, что не успеем спасти Париж. Но вы ошибаетесь, если думаете, что Соединенные Штаты посылают свои войска для спасения Парижа. Эти войска посылаются для спасения мира. А Париж не мир.
Лозин ехал в автобусе вдоль бульвара дю Миди. Был вечер и трепетный огонь электрических фонарей автобуса бросал на мокрые от дождя деревья яркий свет. Лозин прижался к стеклу и рассеянно следил за разношерстной толпой, торопливо сновавшей под мелким дождем по улицам. Проходили группы красных и германских солдат, проходили обозы и отряды артиллерии. В эту ночь штабы союзной армии и войсковые резервы покидали Брюссель и уходили на запад, за наступающими германо-советскими войсками.
Лозин прислушивался к уличному шуму — и странными, дикими казались ему громкие выкрики на русском языке. Красные, русские солдаты — в сердце Бельгии, рядом и в союзе с германцами! Кто мог предположить, что это будет, кто мог думать об этом? Но это так… Серые русские шинели попадались на каждом шагу, ухо ловило обрывки русской речи и неизменные солдатские ругательства.
Автобус замедлил ход и остановился. Вошел какой-то человек, закутанный в широкое непромокаемое пальто, с которого струилась вода. Лозин рассеянно взглянул на этого человека и вздрогнул: в его фигуре было что-то знакомое, что-то, сразу вселившее тревогу. Бессознательно Лозин нагнул голову так, чтобы его лица нельзя было рассмотреть и еще раз взглянул на вошедшего. И он узнал этого человека: это был журналист Лерхе, один из членов «Союза расплаты за Россию»! Лозин читал в германской газете, что Лерхе и другой член союза, Стрепетов, пытались спастись от ареста в Англию. Бежать в Англию им удалось, но в Лондоне их выследили и арестовали.
Теперь Лозин был поражен, почти растерялся. Как попал Лерхе в Брюссель? Как вырвался он из английской тюрьмы? Что делал здесь, в Бельгии? И, одновременно, чувство стыда за свою роль во всем этом деле и опасение, что Лерхе его узнает, охватило Лозина. Он подумал даже сойти с автобуса и скрыться… Но потом любопытство снова овладело им и он решил во что бы то ни стало узнать о судьбе своих товарищей по «союзу» — людей, которых он еще так недавно считал связанными с собою узами чести и слова.
Автобус уже давно миновал то место, где Лозину нужно было сходить, и шел по бульвару Ватерлоо, а Лозин все никак не мог решить, что ему делать. Против театра Мольера Лерхе вышел из автобуса и Лозин выскочил вслед за ним. Автобус ушел. Журналист углубился в один из темных узких переулков и его фигура смутно серела впереди под частой сеткой дождя. Лозин не терял его из виду, но не осмеливался заговорить. Наконец, когда они вышли к освещенной церкви св. Бонифация, Лозин догнал журналиста и тронул его за плечо:
— Господин Лерхе!
Журналист вздрогнул, потом пробормотал по-французски:
— Я не понимаю… Что вам угодно?
— Вы меня не узнаете? — продолжал по-русски Лозин. — Я — Андрей Лозин…
— Лозин! — воскликнул Лерхе. Вы! Вы! Где вы были все время? Как сюда попали?