Убитых, уничтоженных, побелевших от ужаса Веру и Малявина схватили. Офицеру скрутили веревкой руки. Вера была близка к обмороку и почти упала на подставленный ей солдатом стул.
— Слушайте, Янсон, — сказал бритый комиссар, когда шум утих. — Я получил точные инструкции из Москвы, что с ними делать. Мне приказано офицера расстрелять на второй от границы станции, а женщину привезти живой и невредимой в Москву. У меня сейчас нет лишних людей и все это исполнить придется вам. Вы возьмете своих шесть агентов и исполните все. что я сказал.
— Женщину увезти в Москву?! — вскричал Янсон. — Да что вы, с ума сошли! Да я ее расстреляю на следующей же станции, вместе с этим белобрысым офицериком! Из моих рук еще ни одна такая б… живой не уходила!
Теперь вскочил комиссар.
— Я здесь начальник! — закричал он и вся его усталость моментально исчезла; его лицо исказилось гримасой гнева и злобы. — Я вам дал приказ — и вы должны его исполнить! Если ты, прохвост, посмеешь обидеть женщину. — я сниму с тебя десять шкур при твоем возвращении! Я тебе покажу, что я здесь хозяин! Я тебе выдеру твою рыжую бороду! Не разговаривать! И к этому офицеру приказано никаких твоих любимых пыточек не применять. Только расстрелять — и дело с концом. Ну, отправляйся! Карпенко! Ты поедешь с ними и если эта рыжая сволочь попробует не исполнить моих приказаний — влепи ему пулю в медный лоб! Идите!
Янсон бросил на комиссара полный ненависти взгляд и вышел из залы.
Глава 25
ПЯТЬ ПУЛЬ В ОВРАГЕ
Веру и Малявина схватили и повели к вагону, который к этому времени был прицеплен к небольшому товарному поезду. Арестованных посадили в их прежнее купе, но с ними сели четверо агентов Янсона. Все они были теперь вооружены револьверами и винтовками, которые им принесли из станционной залы. В то же купе посадили и связанного человека, которого Малявин видел на станции. Это был молодой парень, по-видимому, простой крестьянин. Его бледное, жалкое, испуганное лицо было покрыто синяками, кровавыми ссадинами и ранами. Видимо, его сильно били и мяли, потому что он часто кашлял и выплевывал со слюной сгустки крови. Из слов конвойных Малявин понял, что этот парень — дезертир из Красной Армии, пытавшийся перебраться через границу и пойманный прошлой ночью. Ему предстояла та же участь, что и Малявину.
Парня, Малявина и Веру посадили на один диван. Напротив, поставив винтовки между ног, уселись конвойные. Они курили трубки и папиросы и лениво перебрасывались фразами на латышском языке.
Малявин был пришиблен, уничтожен всем происшедшим. Все казалось таким невероятным, невозможным, что мозг отказывался верить этому трагическому финалу их поездки… Случившееся казалось дурным сном; казалось, достаточно закрыть глаза, а потом открыть их, чтобы все стало по-прежнему. И он ловил себя на том, что проделывал это: закрывал и открывал глаза. Однако, перед ним ничто не менялось: он видел синие клубы табачного дыма, мрачные лица латышей… Он не был трусом, но внезапность, бессмысленность предстоящей смерти заставили его трястись мелкой, нервной дрожью. Он готов был заплакать от чувства беспомощности и досады на себя за свою доверчивость и глупую неосторожность. «Зибер! — думал он с ужасом. — Это сделал Зибер! Кто же он, этот бледный человек, который сделал их своей игрушкой? Господи, неужели этот человек — гнусный предатель!» И чем больше он думал о Зибере, чем больше вспоминал такие горячие, такие искренние слова Зибера, тем чудовищней, абсурдней казалась мысль о его предательстве.
Он взглянул на сидевшую рядом с ним Веру. На ее лице застыло выражение бесконечного отчаяния, безумного ужаса.
— Вера! Бедная Вера!
Она медленно повернула к нему голову и в ее расширенных, провалившихся в глубину черных впадин глазах он прочел бесконечную муку и страдание… Глаза смотрели на него и как будто не видели; слезы бежали по щекам и скатывались на дрожащий подбородок. Она, видимо, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
Она пошевелила губами и он скорее угадал, чем услышал:
— Неужели… Зибер?
Он ничего не ответил и опустил голову…
— Ну-с, попались, «торговые агенты»!
В дверях стоял с наглой усмешкой Янсон. Он выбил трубку об косяк и посмотрел на арестованных. Малявина взорвало:
— Вы что же — издеваться пришли?
Янсон ничего не ответил; он лишь мрачно посмотрел на арестованных и сказал что-то, повернувшись к конвойным. Один из них поднялся и подошел к двери. Янсон сделал шаг в коридор, но возглас Малявина остановил его:
— Подождите! Скажите… кто такой Зибер, о котором вы упоминали?
— Зибер? Это наш агент, руководитель советской пропаганды в Париже, — ответил Янсон и вышел.
Малявин услышал рядом легкий вскрик. Он оглянулся и увидел, как Вера упала на пол без чувств…
Их вели в сторону от железнодорожного пути, к видневшемуся в овраге какому то плетню. Дождь перестал, но небо было по-прежнему свинцовое и тело охватывала холодная, пронизывающая сырость. Ноги скользили в мокрой, хлюпающей глине и Вера несколько раз падала на грязную дорогу. Малявин поднимал ее и поддерживал за талию. Впереди с трудом плелся парень-дезертир и время от времени выплевывал в грязные лужи сгустки крови. Сзади тяжело шагал Янсон, красноармеец Карпенко и шесть латышей.
Малявин с отчаянием в душе сделал последнюю попытку:
— Послушайте, Янсон! Вы не имеете права убить женщину! Я слышал, что вам сказал комиссар. Вы будете отвечать за это: ведь комиссар получил приказание доставить Лозину в Москву живой…
Янсон угрюмо молчал. Тогда Малявин обратился к Карпенко:
— Ведь вам приказано проверить правильность действий Янсона. Как же вы допускаете нарушить приказ?
Карпенко усмехнулся добродушной усмешкой:
— Та, что я могу зробить: вы бачите — их семь, а я один!
Но потом, улучив удобную минуту, когда он случайно приблизился к Малявину, хохол шепнул:
— Они только пугать ее хотят: не убьют!
Они достигли оврага. По красному от глины склону свесилась кучка жалких, корявых деревьев. Ветер гнул их и мокрые желтые листья разлетались по оврагу.
Малявина и парня связали вместе и поставили в одном углу плетня; падающую от слабости Веру привязали к столбику в другом углу. Против Малявина и парня стали пять латышей. Янсон и еще один латыш стали против Веры. Карпенко равнодушно и спокойно свертывал цигарку: такие сцены он видел часто.
Отчетливо и сухо щелкнули затворы винтовок. Один латыш замешкался и торопливо задергал затвор: застрял патрон. Янсон скверно выругался и погрозил латышу кулаком.
— Винтовку не чистишь, сволочь! Набью морду! — сказал он почему-то по-русски.
Малявин с трудом повернул голову и посмотрел в сторону Веры. Но прикрученный к нему веревками парень мешал видеть ее лицо. Малявин крикнул:
— Прощайте, Вера! Глупо так умирать, но умрем мужественно! Вы слышите, Вера?
Она не отвечала… Остановившимися глазами она смотрела, как пять винтовок поднялись и направились на связанный живой клубок. Янсон подошел к латышам, готовый командовать. Мелькнула мысль — «сначала их, потом меня» — и исчезла…
Малявин быстро взглянул на лицо парня: глаза были закрыты, рот открывался и закрывался, как у рыбы, вытащенной на берег. Потом посмотрел на пять маленьких черных отверстий, стоявших в воздухе против него, хотел что- то крикнуть и не успел…
Сухой залп разорвал воздух. Два тела упали в жирную глину. Вера увидела, как быстро, быстро задергались в предсмертной агонии руки и ноги, услышала свистящий хрип… и, потеряв сознание, повисла на веревках…
— Пришлите потом зарыть эту падаль, — брезгливо морщась, говорил Янсон. Он посмотрел на Веру и злобно усмехнулся: