Я встаю и иду за бумажными полотенцами, чтобы Эм было во что высморкаться. Салфетки я покупать перестала из-за недавнего сокращения семейного бюджета. Стылый ветер строгой экономии продувает всю страну и в особенности наш дом, так что дорогие коробки в пастельных тонах, полные мягких салфеток с алоэ вера, пришлось вычеркнуть из списка покупок. Я мысленно проклинаю решение Ричарда воспользоваться увольнением из архитектурной фирмы как “возможностью переучиться на более востребованного и значимого специалиста” – то есть, грубо выражаясь, “самовлюбленного эгоиста, готового работать за гроши”, а я сейчас, уж простите, могу выражаться только грубо, потому что у меня нет даже салфеток, чтобы вытереть нашей дочери слезы. И лишь кое-как оторвав бумажное полотенце, я замечаю, что у меня дрожит рука, причем довольно сильно. Сжимаю трясущуюся правую руку левой и переплетаю пальцы домиком, как не делала уже давно. “Это церковь и шпиль над ней – внутрь загляни, увидишь людей”. Эм все время упрашивала меня повторять эту простенькую потешку – ей нравилось, как я складываю из пальцев церковь. “Еще, мама, еще”.
Сколько ей тогда было? Три? Четыре? Вроде так недавно, но при этом невероятно давно. Моя доченька. Я никак не освоюсь в этой новой чужой стране, куда она меня привела, но чувства замолчать не заставишь. Отрицание, отвращение с примесью страха.
– То есть ты отправила кому-то фотографию собственной задницы? Эмили, ну разве можно быть такой идиоткой! – После страха вспыхивает гнев.
Эмили трубно сморкается в бумажное полотенце, комкает и протягивает мне.
– Это называется “белфи”.
– Что еще за белфи?
– Селфи твоих булок, – поясняет Эмили таким тоном, словно речь идет о чем-то будничном, как хлеб или брусок мыла.
– Ну белфи, – громче повторяет она. Так англичанин за границей повышает голос, чтобы тупица абориген наконец его понял.
Ах вот оно что. Не белка, а белфи. Мне-то приснилось, будто она сказала “белка”. Селфи я знаю. Как-то раз случайно включила на телефоне фронтальную камеру, увидела собственное лицо и содрогнулась от ужаса. Потому что сама себя не узнала. И сразу поняла те племена, которые отказываются фотографироваться, потому что боятся, что камера украдет их души. Впрочем, ровесницы Эм без конца делают селфи. Но чтобы белфи?
– Так делает Рианна. И Ким Кардашьян. Все так делают, – вяло поясняет Эмили, и в ее голосе сквозит привычное раздражение.
Последнее время у моей дочери это дежурный ответ. Пройти в ночной клуб по фальшивому удостоверению личности? “Не парься, мам, все так делают”. Остаться ночевать у “лучшей подруги”, которую я в глаза не видела и чьим родителям, похоже, плевать на ночные похождения дочери? Абсолютно естественный поступок, ничего такого в этом нет. Против чего бы я ни возразила – разумеется, совершенно неуместно, – мне следует расслабиться, потому что “все так делают”. А может, я просто отстала от жизни и послать кому-то фотографию собственной голой задницы давным-давно в порядке вещей?
– Эмили, хватит уже переписываться, сколько можно! Отдай телефон. Ты и так уже наделала дел.
Я вырываю у нее этот чертов мобильник, она пытается выхватить его, но я успеваю прочесть сообщение от какого-то типа по имени Тайлер: “Клевая жопа у меня на тебя стаит! ”.
О господи, какой-то деревенский идиот пишет моей дочери всякую пошлятину. “Стаит!” Он не просто пошляк, он еще и неуч. Мой внутренний грамматист хватается за нити жемчуга на груди и вздрагивает. Да ладно тебе, Кейт. Что за извращенная попытка уйти от темы? Какой-то перевозбужденный хам шлет твоей шестнадцатилетней[4]дочери непристойные сообщения, а тебя волнует, что он пишет с ошибками?
– Знаешь что, давай-ка я лучше позвоню маме Лиззи и мы с ней обсу…
– Нееееееееет, – стонет Эмили так пронзительно, что Ленни вскакивает с лежанки и заливается лаем, чтобы прогнать того, кто посмел ее обидеть. – Не звони, – всхлипывает она. – Лиззи моя лучшая подруга. Я не хочу, чтобы ей попало из-за меня.
Я смотрю на опухшее от слез лицо Эмили, на искусанную нижнюю губу. Неужели она правда считает, что Лиззи ее лучшая подруга? Эта вот стервочка, которая ею манипулирует? Я не доверяю Лиззи Ноулз с тех самых пор, как та объявила Эмили, что родители на день рождения разрешили ей пойти на концерт Джастина Бибера в “О2” и взять с собой двух подружек. Эмили не помнила себя от радости, но потом Лиззи сообщила, что оба места заняты и она возьмет ее с собой, только если кто-то из тех подруг откажется. Тогда я сама за бешеные деньги купила Эмили билет на концерт, чтобы защитить ее от бесконечных терзаний – возьмут? не возьмут? – от внутреннего кровотечения, уносящего уверенность, от раны, которую способны нанести лишь девочки девочкам. Парни в этом смысле полные профаны, они не умеют так изводить друг друга.
4
Пусть читателя не смущают расхождения в возрасте персонажей в сравнении с первой книгой: это авторский замысел и художественная условность. –