8 июля, в рапорте, посланном Сталину военной контрразведкой, утверждалось, что «в первые несколько часов после нападения вражеской авиации, Кузнецов запрещал самолетам взлетать и уничтожать противника. 8 результате подразделения фронтовой авиации опоздали вступить в бой, а к тому времени значительная часть самолетов уже была уничтожена на земле». Рапорт заканчивался выводом, что «воздушные части ВВС Северо-Западного фронта неспособны к активным боевым операциям». Задержки, вероятно, были вызваны настойчивыми требованиями Сталина, чтобы советские командиры не провоцировали немцев. Маловероятно, что они бы произошли, если б такой опытный военачальник, как Локтионов, оставался командующим[502].
Во время допроса Павлова спросили: «Кто виновник прорыва на Западном фронте?» Он ответил, что «…основной причиной быстрого продвижения немецких войск на нашу территорию являлось явное превосходство авиации и танков противника. Кроме этого, на левый фланг Кузнецовым (Прибалтийский военный округ) были поставлены литовские части, которые воевать не хотели. После первого нажима на левое крыло прибалтов, литовские части перестреляли своих командиров и разбежались. Это дало возможность немецким танковым частям нанести мне удар с Вильнюса»[503].
Однако не только литовские части создавали проблемы Северо-Западному фронту. Население всей Прибалтики активно поддерживало Вермахт, показывая немецким войскам расположение позиций Красной Армии, в результате чего Люфтваффе громило эти части пикирующими бомбардировщиками. Огромное число офицеров и рядовых 22-го Эстонского стрелкового корпуса перешли на сторону немцев, сделав невозможным для командиров составить точные рапорта о потерях. Массовое дезертирство на сторону врага не ограничивалось прибалтами. Руководство 26-й армии Юго-Западного фронта сообщило, что за две недели боев она потеряла почти 4000 бойцов в результате дезертирства, в основном западных украинцев. Сходные проблемы были и в 30-й армии Западного фронта, где многие пропавшие без вести были дезертирами-белоруссами. В то же время, в 325-й дивизии 10-й армии было арестовано 446 украинцев, белорусов и прибалтов[504]. Такова была расплата за преимущества, полученные Сталиным за насильственное включение этих территорий в состав Советского Союза. На отношение этих людей, без сомнения, также воздействовала насильственная высылка из Прибалтийских республик многих тысяч «антисоветских элементов» в предшествующие немецкому нападению дни.
Северный фронт, образованный на базе Ленинградского военного округа, был относительно спокойным, потому что финны еще не объявили войну СССР, хотя немцы и использовали финскую территорию для полетов своих самолетов на бомбардировки и проведение разведки территории Советского Союза. Когда генерал Мерецков, назначенный представителем Генерального штаба на Северном фронте, прибыл в Ленинград утром 22 июня, офицеры, встречавшие его, были мрачными, объясняя это началом войны. Командующий округом отсутствовал на встрече, не появился он и на заседании Военного совета округа. Тем не менее, с помощью Мерецкова Совет разработал план обороны Ленинграда. 23 июня Мерецкова отозвали в Москву, назначив консультантом Ставки вместе с маршалом Куликом, маршалом Шапошниковым и другими. Назначение было явным предлогом, чтобы вернуть Мерецкова в Москву, потому как вечером 24 июня он был арестован в приемной Сталина и отконвоирован на Лубянку[505]. Через три месяца, после ожесточенных летних боев, чтобы сдержать немцев — тех боев, в которых опытный Мерецков не мог принять участия, Ленинград попал в осаду, которая стоила жизни сотням тысяч его жителей.
28 августа 1941 года Мерецков написал Сталину из камеры следственного изолятора Лефортово, чтобы ему разрешили служить на фронте в любой должности. Сталин, понимая, что ему отчаянно нужны опытные полевые командиры, помиловал его и освободил в сентябре 1941 года. Он был единственным генералом, арестованным во время чисток апреля — июня 1941 года, и занимавшим высокую должность во время войны[506].
Бывший начальник Военно-Воздушных Сил генерал-лейтенант Рычагов был снят со своего поста Сталиным в апреле 1941 года и направлен в Академию Генерального штаба. Когда началась война, он находился в отпуске в сочинском санатории, его отозвали в тот же день. По прибытии в Москву он был арестован на основании ордера, подписанного Богданом Кобуловым, заместителем наркома государственной безопасности — при этом ордер на арест не был подписан прокурором. Жена Рычагова, майор Мария Петровна Нестеренко, сама известная летчица, также была арестована[507]. О Нестеренко было сказано, что «являясь любимой женой Рычагова, она не могла не знать о его предательской деятельности». Рычагов воевал в Испании в качестве летчика-добровольца, позднее командовал авиагруппой советских летчиков-добровольцев в боях против японских воздушных сил в Китае. Учитывая огромные потери летного состава в первый день войны, военачальник с опытом Рычагова мог очень помочь советской стороне.
502
Ф.Я. Тутушкин, заместитель начальника 3-го управления НКО — в Государственный Комитет Обороны. Внимание: Товарищу Сталину, 8 июля 1941 года.
505
Salisbury, The 900 Days, 16–17; Яковлев. «1941 год», кн. 2, 441, См. также http://wwii-soldat.narod.ru/merets.htm (accessed May 11, 2003).