– Добрая женщина, очнись! Это не просто батончик! Это фаллический символ мужского доминирования!
И убежала.
Вместе со смелостью рос мой гнев. В колледже я впервые столкнулась с реальным женоненавистничеством и расизмом, и это сильно на меня повлияло. Как‑то на вечеринке белый парень спросил у меня, действительно ли у азиаток какие‑то особые вагины. Другой посоветовал мне не прикрывать рот, когда я смеюсь, потому что это делает меня похожей на пассивную японскую школьницу. Когда еще один парень полапал меня за задницу во время игры в софтбол, я схватила металлическую биту и погналась за ним, крича, что сейчас разобью ему голову. Товарищам по команде с трудом удалось меня успокоить. Я злилась, безумно злилась на ужасный мир, который меня окружал. И многим причиняла боль. Я твердила себе, что жить можно только так – иначе не защитишься от мира. Я твердила себе: «Я не девушка! Я – меч!»
Один из самых постыдных поступков я совершила, когда моей лучшей подруге в колледже поставили диагноз – рак яичников. Рак. Ей не исполнилось еще и двадцати одного года.
Мы с ней были сообщниками. Вместе писали колонку о сексе, хотя ни одна из нас о сексе и представления не имела. («Стесняешься квифинга? В следующий раз положи у кровати зонтик и при каждом таком звуке раскрывай его – тогда твой парень ничего не заметит!») Мы вместе ходили по магазинам, в спортзал. Вместе ходили по барам, хотя по возрасту еще не могли этого делать, и прятались под столами, когда начиналась проверка документов. В караоке мы распевали песни, подражая любимым певицам: когда мы заканчивали Freebird, она подбрасывала меня в воздух, а я хлопала руками, как крыльями. Но когда ей по-настоящему понадобилась дружеская поддержка, я бросила ее в одиночестве.
Я должна была быть рядом с ней, когда ей поставили диагноз. Варить ей суп и спрашивать о самочувствии по сто раз в день. Должна была вытаскивать ее на прогулки и воровать для нее красивые туфли. Находиться рядом, чтобы она могла поговорить о своих страхах. Должна была посвятить ей все свое время. Я должна была слушать ее. А я приходила к ней, валилась на диван и рассуждала о своем неожиданном открытии: расизм – это плохо. А в это время она сокрушалась из-за выпадающих волос. В это ужасное время я грузила ее своими разочарованиями, вместо того, чтобы хоть как‑то смягчить ее боль.
Через несколько месяцев, когда у нее началась ремиссия, ее бойфренд пришел ко мне:
– Мне жаль это говорить, но она больше не хочет общаться с тобой.
Я была поражена. Не понимала, почему это произошло. И разрыдалась:
– Но я же люблю ее! Что я сделала не так? Как мне теперь быть?!
– Она считает несправедливым требовать, чтобы ты изменилась, потому что ты такая, какая есть. Просто будет лучше, если ты будешь самой собой в другом месте, – сказал он.
Они оба удалили меня из друзей в социальных сетях. Когда я позже заглянула на ее страничку, то увидела нашу с ней фотографию, сделанную в фотобудке. Под ней она написала: «Я прохожу курс химиотерапии, но настоящий рак сидит рядом со мной на этой фотографии».
«Вот стерва», – подумала я тогда. В этом жестоком мире никому нельзя доверять!
Неудивительно, что к концу первого курса в колледже у меня было больше врагов, чем друзей. Меня постоянно бросали, и жизнь моя превращалась в заезженную пластинку – я крутилась на одном месте, ничего не менялось: я вечно смотрела в спину тем, кто уходил от меня.
Выхода найти я не могла, поэтому снова стала пить снотворное, а потом переключилась на виски – бутылку я держала в изножье кровати. А утром я добавляла в свой график еще пять пунктов, чтобы быть занятой весь день без остатка.
Прошло два года, прежде чем я поняла, почему это происходит. Как‑то ночью, лежа без сна в маленькой квартирке в Сан-Франциско, куда я переехала после окончания колледжа, я подумала, что, возможно, проблема вовсе не в ком‑то другом – не в предательской от природы человеческой натуре. Может, проблема во мне.
Мне только что исполнилось двадцать два, и мы с друзьями отправились повеселиться в караоке. Один парень начал приставать ко мне, и я недвусмысленно послала его по известному адресу. Он тут же предъявил мне свой значок:
– Ты думаешь, с полицейским можно так разговаривать?
Начался хаос, слезы… Друзьям пришлось держать меня за руки, чтобы меня не арестовали. Гнев снова стал источником моих проблем. Была ли это моя вина? Заслужил ли коп грубости с моей стороны? Задавать такие вопросы бессмысленно. Важно лишь одно: я видела, как друзья поджимают губы и закатывают глаза – почему вечера вместе со мной всегда заканчиваются катастрофой?