У психики резерв не бесконечен –
Она, как неглубокий водоём,
Она не селезёнка и не печень,
Которым мы поблажки не даём!
Я сам в уме всё это подытожил.
Итак, мой друг читатель, согласись:
Мозги — опора наша и надёжа,
К ним надо посерьёзней отнестись.
Им надо от усталости лечиться,
А самый лучший лекарь — тишина.
Они должны на время отключиться.
Им тоже релаксация нужна.
…Нас Клещ позвал домой к себе на дачу –
Вокруг берёз описывать круги.
Там тишь да гладь, и дышится иначе,
И ветер вентилирует мозги.
Мы, человек одиннадцать-двенадцать –
И следствие, и братья опера́
Для правильных полезных медитаций
К нему на сходку съехались с утра.
И в целях надлежащего эффекта
Мы все шаги, галдя наперебой,
Производили строго по конспекту,
Который нам психолог дал с собой.
Чтоб ощутить покой в душе и в теле,
Уж если мы приехали сюда,
Мы с удочками даже посидели
На берегу заросшего пруда.
И, хоть я полный ноль по этой части,
В итоге разобрался, что почём, –
Когда с крючка сорвался головастик,
Я даже был немного огорчён.
Поскольку я не смог его поджарить,
То я решил освоить бадминтон.
Когда ты не спешишь, как на пожаре,
Ты можешь самым разным быть ментом –
Задумчивым смышлёным шахматистом,
Любителем прекрасных певчих птиц,
Каких на даче прямо завались там –
От снегирей до галок и синиц.
И даже пусть поют они не очень,
Я не лупил в них сдуру из ружья,
Я тоже с ними пел что было мочи.
Они мои пернатые друзья.
И ветер шелестел, шуршали травы,
Индюк какой-то бегал во всю прыть,
И бадминтон пришёлся мне по нраву,
Там можно свой характер проявить.
В разгар игры, не видя бела света,
Я был сражён на месте наповал,
Когда мне, как крылатая ракета,
Воланчик в переносицу попал.
В моих друзьях сарказм преобладает.
Они сказали мне: «Терпи, браток!
Воланчик, если в рыло попадает,
Усиливает в мозге кровоток».
Но так оно и надо, по задумке.
Культурно, в общем, было всё у нас,
При том, что у меня в спортивной сумке
Той самой лимончеллы был запас.
Едва ли ты поверишь мне, читатель,
Но мы почти не тронули его,
У нас уже в душе с какой-то стати
Незримое творилось волшебство.
К примеру, наш коллега Коля Шмаков,
Нет, чтоб к столу, к ребятам поспешить,
С какого-то, простите, переляка
Гортензию сорвал, чтоб засушить.
И ведь нашёл её, не поленился!
Да и Толян, ну что его, вязать?
В гамак залез и в нём укоренился
И никуда не хочет вылезать.
В каком ещё улёте и угаре
И в чьей оно уложится башке,
Чтоб следователь думал про гербарий,
А опер прохлаждался в гамаке?
На нас лениво лаял для острастки
Хозяйский пудель, сидя в конуре,
Мы там грибы искали на участке –
При том, что месяц май был на дворе.
Да, вот ещё: чем слёзы над стаканом
Об уходящей жизни проливать,
Мне под сосной понравилось с Толяном
На щелбаны в щелкунчики играть.
У нас ввиду затраченных усилий
В башке бродил неведомый сигнал,
Мы весь набор идей осуществили,
Какие нам психолог предписал.
Ну что сказать? Народ мы не капризный,
«Раз надо, значит, надо, — наш ответ, –
Неважно, есть предел идиотизму,
Когда ты отдыхаешь, или нет!»
Однако же мой мозг преобразился,
Хоть скальпель я в него и не совал,
По ходу, он и вправду разгрузился,
Как будто он не мозг, а самосвал.
Воланчик тот, что стукнул мне по роже,
Как яблоко Ньютону по башке,
Волокна мне в подкорке растревожил
И возбудил рецепторы в зрачке.
Свидетели — большие балаболы,
Но не всегда. Я, хоть и подустал,
Но мысленно увидел протоколы,
Которые я сам же и писал.
Ушастый тот, что бегал, словно лошадь,
И, как факир, на фоне пьяных рыл
Удава умудрился облапошить,
Немного странно как-то говорил.
Когда он, сука, вламывался в хату
И потерпевшим ствол совал под нос,
Глумясь ещё при этом мрачновато,
Ни разу звука «эр» не произнёс!
Про это вот меня и осенило,
Я даже на Ньютона стал похож,