И, по уши погрязнув в море пыли,
Замызганный унылый серый дом,
К которому они и подкатили,
Затопленным казался кораблём.
Возможно, здесь когда-то пели пташки
И что-нибудь красивое цвело
Вокруг убитой этой трёхэтажки,
С тех пор воды немало утекло.
Как будто на линялой гимнастёрке,
Что никаким дождём не отстирать,
На небе облака, как пятна хлорки,
В одну сливались мутную печать.
А стёкла в окнах — пепельного цвета.
Загробный мир. Трясина. Яма. Дно.
Обычная окраина вообще-то,
У нас таких в Москве полным-полно.
Тогда и время нечего транжирить,
Да и признать уж всем до одного
Тот факт, что мы живём в загробном мире.
Нам никуда не деться от него:
Какая-то унылая синица
Свой корм клюёт с расколотого пня,
Да вон ещё, в бурьяне копошится
В двух метрах от помойки алкашня.
Они, вздыхая тяжко и угрюмо,
Лежат себе вповалку вроде дров.
«А, может быть, — Витёк ещё подумал,
И не было, и нет иных миров? –
Мы призраки, мы чьи-то сновиденья –
Выходит, что ли, так? и мы мертвы?
И наша плоть незримой стала тенью,
Ходячим бредом чьей-то головы?
Да кто вообще он? Дьявол, чёрт с рогами?
Такое может сниться лишь чертям –
То, что творится в этом мире с нами,
Но мы живём назло любым смертям!
Эх, был бы я смелее и речистей,
Я всё б ему сказал наедине!
Да рожу бы ещё ему начистил –
Тому, который видит нас во сне!
И, может быть, сейчас уже, сегодня
Нам ничего другого не дано,
И мы не где-то возле преисподней,
А в ней самой живём уже давно?
Как будто в лоб нам дали колотушкой,
И мы туда скатились кувырком?» –
Такая у Витюхи под макушкой
Мыслишка промелькнула мотыльком.
Ну, это так он, просто для разрядки
Слегка пофилософствовать решил,
А сам вообще-то в полном был порядке,
Любого бы на месте сокрушил,
Притом, что сам не бык он и не бездарь,
Чтоб в морду оппонента сразу бить.
Вон, «Жигули», «восьмёрка», у подъезда,
За ней и надо издали следить.
В салоне было тесно, но уютно,
Ребята в карты резались, в «буру»,
В «девятку», в «дурака», и поминутно
Удав зачем-то гладил кобуру.
И всё вокруг спокойно вроде было,
Но я, однако, вам скажу своё:
Удава никогда не подводило
Его феноменальное чутьё.
Он понимал, что скоро будет жарко,
А ветер гнал по небу облака,
И ворон на суку чего-то каркал,
Как будто что-то знал наверняка.
Подъезд без двери. Чёртова житуха –
Она тут даже крысам не мила, –
Стучат кувалды, дрель жужжит, как муха.
Какие-то ремонтные дела.
Развал, разлад. Обломки арматуры
Там, в глубине, внутри, со всех сторон
Из стен торчат, как рёбра из-под шкуры.
Так будет до скончания времён.
У нас в стране, и это знают люди,
Уж если что-то начали чинить,
То, значит, так оно всегда и будет,
И это никому не изменить.
Подъезд казался пастью крокодильей.
Всё! Трое вышли! Вот они, идут!
«По вашу душу мы и прикатили! –
Володька буркнул, — вот вам и капут!»
«А ну-ка, тишина! Гляди, ребята,
Товар при них. Я вижу. Повезло! –
Витюха прошептал, — они куда-то
Трофейное увозят барахло!»
Они шмотьё в багажник покидали
И тронулись без лишней суеты.
Сперва ребята малость подождали.
Закон простой: ошибся, и кранты!
Безлюдье. Никого. Народ как вымер.
Непросто это всё соразмерять,
Не засветиться чтобы перед ними
И в то же время их не потерять.
«Ну вот, дела пошли, — сказал Витюха, –
Я вижу номер этих «Жигулей»,
Что по сравненью с нашей развалюхой
Заметно всё же будут поновей!
Теперь бензина только бы хватило,
Чтоб наш карась с крючка не соскочил!»
Пока спокойно всё происходило,
Витюха даже радио включил.
Не Леннон там, конечно, не Маккартни,
Зато Кобзон отлично зажигал,
Свои у нас крутые были парни,
И я их всех душевно уважал.
Езда по-черепашьи — всё нормально,
Спокойные манёвры во дворах,
Район несуетливый, тихий, спальный,
И вдруг враги к шоссе на всех порах
Рванули по неведомой причине,
Конкретно закусили удила, –