Герой давно не испытывал этого состояния и остро тосковал по нему каждый раз, оказавшись бесцеремонно разбуженным жизнью, которой ему приходилось жить. И чем острее была эта тоска, тем больше он думал о её сути.
Нет ни одного надругательства над человеческой природой, которое было бы столь повсеместно, а потому и воспринималось бы столь естественно, как принудительное пробуждение. Сотни миллионов людей пробуждаются от звона будильника, от сигнала трубы, от крика или удара. А ведь сон, думал Герой, – это квинтэссенция духовной жизни, возможной в материальном мире. Тело продолжает выполнять минимум необходимых физиологических функций, чтобы оставаться несожжённым мостом между иным миром, куда отправляется душа, и этим миром. Однако еженощные путешествия души с неведомой, но с чрезвычайно важной миссией небрежно прерываются под любым благовидным предлогом. Ежедневная, ненавистная для большинства людей работа считается самым угодным обществу предлогом, а следовательно, и самым естественным для принудительного пробуждения. Люди мазохистски нацеливают будильник на определённый час своего сна или просят кого-нибудь их разбудить. Более того, проснувшись, они будут подставлять своё тело под холодную воду, заставлять его двигаться, то есть делать всё то, что изгоняет сон из их тела. Таким образом, люди живут добровольными рабами, которым общество за их послушание и самоуправление даёт звание «свободных». Так размышляя, Герой мечтал о бунте.
Иногда ему представлялось, что его сын силой своей молодой жизни сможет вывести его на какие-то новые просторы бытия. И он неуклюже пытался найти контакт с сыном, принимаясь за его воспитание. Но если Герой грозным голосом запрещал ему что-то, тот бежал к матери и получал то, что хотел, или сразу, или после истерики, которая прекращалась в тот же миг, как он получал требуемое. Жена в процессе рёва сына кричала, что убьёт его, перечисляя разные злодейские способы, вроде «голову оторву», но вскоре сдавалась и целовала его со страстью, не нашедшей лучшего применения. Если Герой возмущался, что жена позволила сыну то, что сам он только что запретил, жена обрушивала на него всегда изобильное раздражение, называя Героя то «скотиной», то «пустым местом», то ещё как, в зависимости от того, что ей казалось наиболее оскорбительным в данный момент. Сын победно взирал на отца, держась за мамину юбку. Герой, сверкнув глазами, уходил к себе в комнату с отчаянной верой в сердце, что когда-нибудь он найдёт выход из этого положения каким-то необыкновенным способом, который не потребует сил на развод и начинание новой жизни.
Однажды он сидел вместе с сыном и смотрел телевизор. Сын обожал серию фильмов про чудовищ, но в то же время очень боялся, когда они появлялись на экране. Поэтому, смотря эти фильмы, он требовал, чтобы кто-нибудь из взрослых сидел рядом и держал его за руку. Это сохраняло в нем чувство безопасной реальности. Герой сидел в кресле чуть позади сына, который расположился на стуле, поближе к телевизору. Фильм только что начался, и монстры ещё не появились. Через несколько минут они выползли на экран, и сын, не оборачивая головы, протянул руку назад, ожидая, что отец возьмёт её в свою. Но Герой неожиданно сам увлёкся фильмом и не заметил протянутой руки сына. И тогда сын, не сводя глаз с экрана, сказал нетерпеливо: «Дай руку, скотина». Герой вздрогнул и автоматически повиновался. Через секунду его разобрал смех от этого «жениного» слова, так уютно устроившегося в сыновней головке. А потом он почувствовал бешенство и выкрикнул его: «Как ты смеешь так разговаривать с папой?!» Сын бросил: «Не мешай смотреть». Герой опять повторил свой риторический вопрос, и тут он услышал открывающуюся входную дверь – пришла жена. Сын с плачем кинулся к матери, и отцовский гнев перестал быть страшен. После этого случая Герой ясно понял, что сын для него недосягаем и с каждым годом будет отдаляться всё больше и больше.
На работе, которая поглощала значительную часть жизни Героя, у него друзей не было. Говорить с коллегами ему было не о чем, так как общие темы, благодаря которым поддерживаются разговоры, были ему противны, а о вещах сокровенных он не любил говорить ни с кем. Работа его не требовала усилий для выполнения и увлекала его своей монотонностью. После работы он приходил домой и обедал с женой и сыном. Еда, приготовленная женой, была всегда невкусной, но он привык и к этому. Во время обеда жена рассказывала ему о том, как прошёл её рабочий день, как её опять хвалил начальник, и рассказ этот она прерывала поцелуями, которыми осыпала сына. «Как я по тебе соскучилась!» – восклицала она, прижимая его к себе, и тут же: «Не ешь руками, возьми вилку – слышишь, я сейчас тебя убью!»