Час уже давно прошёл, и Кен заметил, что думает о том, что делает сейчас Натали. Эта мысль всегда приходила ему в голову, когда он ждал чего-то, а теперь, на другом конце Земли, вопрос этот казался возмутительно неразрешимым. Фантазия услужливо представила ему Натали, сцепившуюся с мужчиной, и он потянулся за телефонной книгой.
В телефонной книге не оказалось ни массажных заведений, ни эскорта. Отсутствие саун не удивило Кена, принимая во внимание местные климатические условия. Но отсутствие прочих услуг было дурным знаком государственного невежества. Оставались таксисты – люди, наиболее осведомленные о достопримечательностях своего города.
Раздражённый своей первой деловой неудачей в Индии, Кен спустился в холл. Швейцар распахнул перед ним дверь в тёмную улицу. На почтительном расстоянии от входа толпился люд, в основном состоящий из поджидающих шофёров такси. Обыкновенные странники жизни не допускались в оазис гостиницы. Кен отказался от предложения швейцара подать такси и пошёл по улице вдоль стены отеля. Улица вползала на холм, и по ней ехали велорикши, привставая на педалях и виляя задами. Сбоку, на той части улицы, которую едва ли можно было назвать тротуаром, сидели и лежали люди. Улица была их домом. Кен почувствовал, как кто-то сзади дотронулся до его руки. Он оглянулся. Это была красивая девчонка лет пятнадцати с грязным, но упитанным малышом на руках. Она произнесла что-то на своём языке и мимически продублировала, поднеся сложенные щепотью пальцы ко рту. Кен дал ей монету, и девчонка с младенцем пропали в темноте улицы. «Переход греховности зачатия в святость материнства. Переход этот полнится беременностью, которая поначалу, невидимая для посторонних, оправдывает грех только для забеременевшей, а потом, становясь очевидной, вызывает оправдание и в глазах окружающих, ибо она – доказательство подступающего материнства. Что же касается незаконнорожденных… Теперь общество побезразличело к внебрачным детям и не пытается отнимать радость материнства, как бывало». И тут Кен подумал о Натали, которая сделала от него три аборта. Совесть Кена всегда давала о себе знать при этой мысли, и он в какой уж раз старался уговорить себя, что он практически не виноват. Натали не желала принимать таблетки, так как была убеждена, что они очень вредят здоровью. Механические средства она отвергала, так как считала их либо опасными, либо уничтожающими значительную часть ощущений, которыми она не хотела жертвовать, несмотря на то, что Кен великодушно соглашался жертвовать своими. Она считала дни, и ей это казалось надёжным. Первый раз Натали забеременела, потому что она ощутила с Кеном такое яркое наслаждение, что решила отдаться на волю судьбы. Кен, не ведая об этом решении, несколько раз осведомлялся, не хочет ли она, чтобы он предохранялся, но она просила его не волноваться об этом. Кен решил, что она знает, что делает. Но вскоре Натали поведала ему, что у неё задержка, и, когда она призналась, что никак не предохранялась, Кен спросил:
– Почему?
– Потому, что я люблю, – сказала она, не глядя на него.
Это был первый раз, когда она ему сказала это слово. Кен подумал, что она хочет его разжалобить этим и получить согласие на ребёнка. Но Натали читала его мысли. Посмотрев Кену в глаза, она сказала:
– Я знаю, что ты не хочешь от меня ребёнка, не волнуйся – я сделаю аборт.
Кену стало неловко от её прозорливости, и он лишь сказал, что возьмёт все расходы на себя.
– Хорошо, – согласилась она. – Деньги – это по твоей специальности.
С тех пор она стала считать дни и продержалась полгода, пока не сбилась со счёта. В третий раз они были настолько пьяны, что были неспособны к каким-либо вычислениям. Они вдвоём встречали Новый год в доме Кена, настроение у обоих было тусклое в точном предчувствии близкой разлуки, и они выпили бутылку шампанского, бутылку коньяка, а потом ещё чего-то. За первые два раза Кен признавал свою вину наполовину. Но что-то у него внутри не принимало этой логики. Когда он вспоминал её провалившееся лицо, с которым она вышла от гинеколога, Кену становилось не по себе. Он и сейчас чётко слышал её стон от боли – анестезия почему-то не подействовала, и возникли эти страшные звуки. Кен сидел в приёмной и клялся себе, что теперь-то уж он обязательно расстанется с Натали – это единственное, что он может сделать, чтоб не быть причиной её боли впредь. И жутко было ему, слыша Натали, замечать, что боль вызывает стон, так похожий на стон наслаждения.
Кен высматривал таксиста поприличнее, но все они были чрезвычайно похожи друг на друга – чёрные жирные волосы, смуглые лица мелких мошенников и грязная одежда. «Один чёрт», – подумал Кен и подошёл к тому, что стоял поближе. Тот жевал какую-то жвачку, и зубы у него были покрыты чёрным налётом.