— Милый сын мой, Алеша, — услышал он ласковый голос родной матери, — ты исполнил свое обещание, но крепче стой на камне веры до конца.
Отец Алексий вскинул свой удивленный взор — в дверях палаты стояла умершая мать. Она была вся в белом. Лик ее сиял неземной красотой, большие лучистые глаза любовно смотрели на сына.
Отец Алексий на диво скоро поправился, он сразу вновь взялся с большей силой за свое святое дело. Яростные волны недовольства с новой силой обрушились на ревностного молодого священника. Но он построил дом свой на камне, и никакая буря не в силах была разрушить это здание.
Как бесконечно счастливы люди, которые создают свою жизнь на твердом евангельском основании. Особенно теперь, когда так неспокойно жизненное море. Когда так часты и яростны ураганы, когда так много людей терпят крушение.
Всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7, 24-25).
...Их тогда было десять без одного. И он среди них самый меньший. И когда все пошли в мир на широкую и гладкую дорогу, он тогда сказал:
— Мама, я буду священником, я буду хорошим священником.
Мог ли он теперь отступить от этого своего обещания? Мог ли изменить себе? Нет. Тысячу раз — нет! Очень уж глубоко полюбил он этот узкий путь Христов. И в самих Его страданиях познал сладость орошенной кровью добродетели.
Как трудно теперь упорствовать. Как трудно стоять на своем. Как трудно отстаивать правду, не имея почти никаких средств защиты. Отец Алексий не сдавался. Вот он вновь стоит на амвоне и убедительно говорит ело-во истины. Храм не стал уже вмещать слушателей. Многие, теснясь, стояли на дворе.
— Да, милейший друг, приходит нам крах, — глухо говорил трактирщик за углом своему приятелю. — Этот фанатик ишь что делает. Вся округа валит к нему в церковь, а у нас, гляди, пусто.
Зло с новой силой обрушилось на отца Алексия. Не прошло и двух месяцев, как его убогий домик глубокой осенней ночью вспыхнул, как свечка, и сгорел дотла... Благо, что батюшки не было дома. Отлучился на требу и запоздал. Вернувшись, он нашел кучу тлеющих углей, около которых плакали сердобольные старушки и суетились мужички. Недолго пришлось батюшке пожить и на квартире. Злоба бесовская и человеческая не унимались. Уж очень он был не ко двору современному ему миру. Уж очень пламенно он горел, ярко, светло. А яркая свеча быстро сгорает. В один воскресный день отец Алексий говорил горячую проповедь. Он и тени злобы не бросал на своих противников. Он только, широко крестясь, сказал, заканчивая:
— Верю, с Божией помощью я добьюсь, что скоро ни одного пьяного не увидите на улице.
Когда он после службы вышел их храма, у ограды стояла пролетка, запряженная тройкой сытых лошадей.
— Батюшка, ради Христа, умирает старуха, — кланяясь, проговорил бородатый.
Отец Алексий сильно утомился, но ведь умирает человек — надо ехать. И он сел в пролетку. Дорога неслась под колесами. Вдруг кучер резко повернул под гору. Лошади стрелой шарахнулись вниз. Пролетка понеслась в пропасть. Священник поднял утомленные глаза — кучера на козлах уже не было. Ему всё стало ясно.
— Господи, — тихо сказал он, совершая последний раз крестное знамение, — прими дух мой.
Когда далеко внизу люди с большим усилием остановили обезумевших лошадей, то пролетки с ними не было. Она оторвалась, несколько раз перевернулась и вместе с седоком полетела в пропасть...
На другой день его хоронили. Грозные тучи свинцовой тяжестью нависли над селением. Все жители как один — и малые, и старые — вышли провожать в последний путь своего любимого пастыря. Как рано он завершил свой великий путь! Как мало потрудился! Всего четыре года. Но сколько сделал! Последние его слова, сказанные в проповеди, были пророческими. Никто никогда не видел здесь пьяных людей. Много сделали четыре года его пастырской борьбы, а смерть сделала больше. Зеленый змий был раздавлен пламенной и жертвенной душой юного пастыря.
На месте центрального трактира выросла новая каменная церковь. Виновники трагической смерти священника понесли суровую кару перед судом человеческим. А перед Божиим?!