Похоже было, что акулы, ходившие вблизи рифа, оседлые. Если так, наши шансы на успех намного возрастают. Работая изо дня в день с одними и теми же особями, можно будет обучить их и подтвердить гипотезу доктора Кларк. Большой стальной болт со скобой и короткий железный прут – приспособление для звукового сигнала. Как только акула схватит приманку в центре горизонтальной мишени, аквалангист ударит прутом по болту; этот звук должен сочетаться в мозгу акулы с представлением о пище.
Но на сей раз эксперимент отличался от проведенного во Флориде наличием двух мишеней; мы хотели определить, смогут ли акулы различать их. Прежде акулу обучали только нажимать на квадрат, чтобы получить корм, и выяснилось, что некоторые виды без труда усваивают урок. Теперь же акулам надо было научиться не просто нажимать на горизонтальную мишень, но и выбирать между двумя квадратами: ведь если они нажмут на вертикальную мишень, никакого вознаграждения не последует.
Первый этап опыта должен был проходить так: в центре горизонтальной мишени помещаются куски свежей рыбы, после чего аквалангист звонит в импровизированный звонок. Мы рассчитывали, что акула научится связывать с кормом рисунок на квадрате и звуковой сигнал. Второй этап: горизонтальная мишень без приманки. Акула должна нажать на квадрат, после этого аквалангист ударит по звонку, и она будет вознаграждена куском рыбы. Если акула нажмет не тот квадрат (то есть с вертикальными полосами), звукового сигнала не последует, и награды не будет. Словом, был задуман довольно сложный эксперимент с двумя стадиями обучения.
Через два дня после прибытия «Калипсо» к рифу все было подготовлено, мы с Каноэ погрузили снаряжение в одну из лодок и отправились искать наиболее подходящее место для опыта. Требования были довольно жесткие: во-первых, нужен такой участок рифа, чтобы можно было как следует закрепить мишени, во-вторых, рядом должно быть надежное укрытие в виде расщелины. Мы пошли на разведку без аквалангов; нас страховал Хосе Руис на «Зодиаке».
Под водой нам открылась удивительно прекрасная и внушительная картина. Кромка плато, вдоль которой я шел, воспринималась мной как рубеж между двумя мирами. Слева простиралась тревожная, загадочная пучина, со всеми оттенками синевы, от голубого до почти черного. Там ходили очерченные серебром силуэты, одни побыстрее, другие совсем медленно. Это были тунцы, здоровенные, могучие, все в метинах от былых схваток. Подгоняемые любопытством, они из глубины направлялись к нам. Приблизятся, остановятся в нерешительности и снова уходят. Не знаю почему, но это сочетание мощи и безмолвия неизменно чарует меня. В уме возникает давняя и, я бы сказал, несколько ребяческая мысль о том, что волей природы эти великолепные рыбины годами непринужденно плавают и яростно сражаются в этом мире, где я только временный неуклюжий гость. Меня кольнула не то зависть, не то ревность, и я свернул в сторону, чувствуя себя этакой косолапой лягушкой.
Справа была совсем иная картина. Лучезарный мир, полный жизни и красок. От полчищ копошащейся мелюзги в воде стоял непрерывный шум, подобно тому, как насекомые наполняют леса Амазонки своим вездесущим стрекотанием. Поглядишь – мир света и безмятежных мистерий, а ведь на самом деле здесь идут схватки не менее жестокие и яростные, чем те, которые развертываются в пучине. Край головокружительного обрыва прямо передо мной был окаймлен коралловой бахромой, и казалось, над пучиной из массива плато торчат огромные окаменелые цветы. Снующие над каждым выступом стайки робких рыбок напоминали марево над дорогой в жаркий день.
Каноэ сделал мне знак, и я тотчас подошел к нему. Он медленно кружил над вертикальной впадиной в ровной поверхности скалы. Глубина этого желоба не превышала трех, ширина – двух метров, а вверху его словно окаймляли две толстых каменных губы. Изборожденный внутри извилистыми трещинами, этот желоб мог служить отличным укрытием для человека. Упруго изогнувшись, Каноэ нырнул и быстро пошел вниз вдоль уступа. Около торчащей ветви коралла остановился, показал мне знаком, что это место вполне подойдет, и не торопясь вернулся к поверхности.
Участок в самом деле отлично подходил для наших целей, и мы тотчас приступили к работе. На глубине около восьми метров прочно укрепили мишени, а выше и правее мишеней приготовили укрытие для Каноэ, которому предстояло непосредственно вести эксперимент. Я должен был снимать и не мог себя связывать каким-то одним убежищем. В крайнем случае что-нибудь найду.
Как только все было сделано, Каноэ подстрелил чересчур любопытного каранга. И тотчас явились акулы, словно материализовались из пустоты. Как всегда, это было похоже на чудо: внезапно в воде рядом с нами стремительно пронесся сперва один, потом второй зловещий силуэт. Эта кажущаяся игра природы в какой-то мере объясняется серо-голубой окраской акул, которая совершенно сливается с цветом воды. Вероятно, они давно незримо для нас ходили поблизости, наблюдая за нами, а подошли только после того, как уловили вибрации от предсмертных судорог каранга. Это были две белоперые Саrcharhinus albimarginatus, быстрые и дерзкие. Одна длиной около трех метров, другая намного меньше, от силы полтора метра, зато куда более нервная. Им явно не стоило большого труда отыскать рыбу, которую мы поместили в центре мишени, но прошло три часа, прежде чем они взяли приманку. Древний инстинкт предписывал им осторожность, наше присутствие еще больше их настораживало, наконец, сервировка отнюдь не свидетельствовала об изысканности нашего вкуса. Им не нравились краски, не нравилась вся обстановка.
Все время, пока они примерялись, мы с Каноэ не покидали своих постов. Акулы уходили и пропадали из виду, иногда надолго, но все же возвращались и снова принимались ходить перед мишенью. Внезапно на сцене появилась третья акула, чуть побольше второй. Это заставило самую крупную решиться. Она круто развернулась и пошла прямо на мишень. Я нажал спуск камеры, но явно поторопился: в метре от квадрата акула опять свернула в сторону, на миг словно призадумалась, потом снова начала лениво плавать туда и обратно перед нами. Сдается мне, акул сбивал еще с толку запах других кусков рыбы, которые мы поленились убрать в плотный мешочек; он мешал им взять точный прицел на приманку. Как бы то ни было, вскоре ожидание кончилось. Самая большая акула, которую легко было опознать также и по плавнику, разорванному чуть ли не пополам в какой-то давней потасовке, пошла на цель и на этот раз почти с ходу схватила приманку. Звук нашего самодельного «колокола», в который Каноэ принялся бить, как только хищница схватила добычу, явно никак не повлиял ни на эту акулу, ни на двух других, подошедших вплотную к мишени, едва первая взяла приманку.
Дальше за два часа та же акула четыре раза схватила рыбу и столько же раз промахнулась. Самая маленькая акула взяла только одну порцию, третья – ни одной. После шести часов утомительного наблюдения мы вышли из воды усталые, но довольные. Начало положено!
На следующее утро операция была повторена, но с меньшим успехом. Правда, сеанс начался довольно бурной сценой. Когда Каноэ подстрелил намеченную нами для приманки рыбу, большая акула с рваным плавником тотчас явилась из пучины и торпедой пошла на моего товарища. Он отступил в разведанное нами укрытие. Тогда чудовище рывком изменило курс и с открытой пастью ринулось ко мне. Здоровенная акула шла на уровне моей головы, а я не мог ни отступить назад, ни отойти в сторону. Сжавшись в комок, я попробовал отбиться кинокамерой. Последовал сильный толчок, внезапным завихрением воды у меня сорвало маску с лица, и камера выскочила из рук. Прижатый к коралловой стене, без маски, я силился различить могучую тушу, которая должна была находиться где-то передо мной. Я чувствовал, что акула повторит атаку. И только, когда размазанный силуэт впереди приблизился ко мне вплотную, я узнал Каноэ. Он подобрал мою камеру и принял на себя вторую атаку. Ему удалось увернуться, затем он нашел мою маску и подал ее мне. Я мигом надел маску и выдохом освободил ее от воды. Теперь я снова видел все отчетливо. Акула неторопливо ходила в метре-двух от нас, играя роль равнодушного наблюдателя.