Насколько Дора помнила, лучше всех её находил дед. Когда ей было пять, она приходила в его кабинет, где на книжных полках стояли совсем неинтересные книги, а на столе зелёная малахитовая чернильница и механический календарь. Невежливо соваться в чужую комнату без спроса, и всё-таки она пробиралась украдкой, залезала в его жёлтый кожаный чемодан и опускала над собой крышку. Нет ничего глупее положения человека, который спрятался, а его не ищут. Даже Неуловимый Джо устроился лучше, он хотя бы скрывается от несуществующей погони и что-то с ним происходит по пути, а когда лежишь, скорчившись в душном чемодане, обшитом изнутри коричнево-пёстрым шёлком, буквально за три минуты начинаешь чувствовать себя дурой. Но дед всегда появлялся вовремя, примерно через две с половиной минуты после того, как Дора переставала ёрзать и успокаивала дыхание. Он входил в кабинет и звал:
– Дора! Дора!
Никто не отвечал.
– Где она, может, под кроватью? Под столом? А, за шторой! Нет. Эй, родители, а где ваш ребёнок? – строго спрашивал он. И Дора чувствовала, как подрагивает пол от топота – мать вбегала, заранее волнуясь:
– Дора! Дора! А вдруг она улизнула в сад и захлопнула дверь?
Было слышно, как отец щёлкает замком и выглядывает на крыльцо. По комнате пробегала волна сквозняка и врывалась в узкую щель, оставленную Дорой для воздуха.
Мать тревожно причитала, но отец молчал, и дед принимал настоящее мужское решение:
– Что ж, пойду её искать. Наверняка удрала на улицу, а там уже темно.
Он тяжело шёл к шкафу и доставал куртку М-65, в которой ходил, кажется, всегда. И тут случалось по-разному: иногда Доре становилось нестерпимо от мысли, что дедушка сейчас уйдёт в ночь на поиски, и она выскакивала, как торжествующий чёртик из табакерки; или мать вспоминала про чемодан, пыталась подать деду – «раз уж ты уходишь», – и находила Дору.
– Воооот она где! Как ты нас напугала!
Только через много лет Дора впервые задумалась над тем, почему её дед держал этот пустой чемодан в кабинете на видном месте, ведь в нём никогда ничего не лежало, кроме серой прокуренной толстовки-худи. Неужели только чтобы ей было где прятаться? Или чтобы всегда существовало место, где её можно найти?
Потом родители с Дорой переехали в просторную квартиру в далёком городе, где отец нашёл новую работу, дед остался в своём доме один и через год умер, а она повзрослела – быстрее себя – и стала прятаться внутри девочки. Но там её не искали.
Дом не продали, и каждое лето они возвращалась, чтобы снять с окон тяжелые ставни, вымести паутину из углов и привести в порядок сад. Точнее, этим занималась пожилая мексиканка Жиневра и её глуповатый сынок Бенисио, а родители только наблюдали и давали указания – бестолковая парочка нуждалась в постоянном руководстве. Дора оставалась не у дел и целыми днями слонялась по запущенному дому. Опережая ленивую Жиневру, заходила в неубранные комнаты и быстро-быстро писала на пыльных поверхностях послания. Длинные не получались, потому что буквы выходили крупными и самого большого стола хватало только на то, чтобы вывести: «Дедушка, привет, это я, До…» – имя уже не помещалось, а за дверью раздавалось шарканье прислуги, которая подступала с тряпкой, и нужно было прятаться в чуланчик, с тем чтобы проскользнуть за широкой спиной, пробраться в детскую и там на тумбочке продолжить «…ра, я скучаю по тебе». «Найди меня, пожалуйста» приходилось на зеркало, но последняя буква не влезала, а в родительской спальне уже убрано, начинали всегда с неё. Дора смутно надеялась, что если всё же успеет дописать своё письмо, дед сможет его прочитать.